Мой друг-тувинец, тот самый, судьбу которого решил шаман, приехав на полгода в Петербург, очень скоро стал поздравлять своих питерских знакомых с православными праздниками. Причём не раз случалось так, что питерские знакомые, православные, но загруженные делами, узнавали именно от него, что сегодня Татьянин день или Сретенье. Я поинтересовался: ты же к шаманам ходишь, почему отмечаешь православные праздники? Смысл ответа был примерно таков: я на православной земле нахожусь, значит, должен чтить тех духов, которые здесь властвуют. Тем более что верховный дух, которого вы чтите, кажется, всемогущий…
Русские, долго живущие в Туве, проникаются теми же умонастроениями. Упомянутая мной начальница учреждения, пытавшаяся пересилить шаманское слово православным молебном, ежегодно на праздник Шагаа (ламаистский Новый год) приглашала в учреждение ламу, причём все сотрудники обязаны были присутствовать при совершаемом им обряде и слушать мантры на тибетском языке… И опять же подчеркну: никто этому не удивлялся…
Собственно говоря, это никакая не веротерпимость, а готовность – немного детская, наивная – чтить всякое проявление великой силы, управляющей миром. В отличие от буддизма, который в основе своей является религией атеистической, шаманизм предчувствует Единого Бога. Одно из наименований самого великого духа в алгышах (песнопениях) тувинских шаманов – Корбусту. Это слово, по всей вероятности, происходит от имени древнеиранского бога-творца Хормузда и на русский язык переводится как Всевышний.
Между православной церковью и шаманизмом в Туве нет конфликта, потому что нет идейного противоречия. Конечно, нехорошо, что многие православные не прочь в трудную минуту обратиться за помощью к шаманам. Но это уже проблема их церковного воспитания и образования. А вот для множества тех, кто не знает ещё Христа, шаман оказывается свидетелем тайн мироздания и поводырём в тот мрак неведения, в самой глубине которого может забрезжить спасительный Свет.
Духи, с которыми общается шаман, – некая неведомая сторона бытия, не воспринимаемая грубыми чувствами, но присутствующая в окружающих вещах, в природе. Как часть природы, они сотворены Богом, и поэтому могут быть управляемы человеком. То, что делает шаман, он делает не против Бога, а… Как бы это сказать? Не ведая Бога, но предчувствуя Его. Как царь Давид восклицал: «Попляшу Господу моему», так и шаман пляшет и бьёт в бубен на пороге Храма.
Камлания
[13]
Первое
Эн архи ин о логос.
Кай о логос ин прос тон Феон.
Кай Феос ин о логос
[14].
Вначале
было молчание.
Вдохнул: «Будем!»
Взял бубен.
Смотрим в него, в зеркало. Нет ничего.
Белый круг, дунгур, другой я.
Свет во тьме светит, и тьма не объяла его.
Рука-колотушка. Тум-бум. Взлетело небо, упала земля.
Тум-бум. Звёзды проснулись у тридцати семи небес.
Тум-бум. Вышли травы, распахнулись цветы.
Звери прозрели. Рыбы высунулись из бездн.
Увидел лицо – и выдохнулось: «Се ты!»
Человечек маленький, слепленный из семи глин,
над костром обожжённый, хрупкий, как черепок,
протягивает ручки туда, где луга легли
на горах благодатных – кижиини Ѳртээ чок
[15].
Сотворил небо и землю
Оран делегей, оран танды!
[16]Уран-космос, Уран эпи тон уранон!
[17]Небо – скорлупка для наших глаз.
Горы – рукавицы для наших рук.
Реки – арака для наших глоток.
Кедры – нам зубочистки.
Зарежем барана, хорошего зарежем!
Его голова – созвездие Семи духов.
Его копытце – гора Ямаалык
[18].
Его глаз – озеро Сарыг-суг
[19].
Его кишки протянутся от Кызыла до Бай-Тайги
[20].
Такая будет туда новая дорога.
Из его печени согажа будет выше горы Догээ
[21],
жирнее сала всех баранов семнадцати сумонов
[22].
Наедимся мяса, напьёмся похлёбки.
Нагложемся рёбрышек, нагрызёмся хрящей.
Напьёмся тёплой араки.
Счастливы будем.
Оран делегей, оран танды!
Жир капает с бороды.
Оран танды, оран делеге!
Весь мир в руке.
Горы Господни
Господня земля и исполнение ея,
Вселенная и вси, живущие на ней.
Я люблю вас, горы,
вас, лиственницы,
лапки мягкие, зелёные, как сокровища.
Жму руку тебе, жимолость,
вдыхаю клейкость твою, багульник.
Мне вышёптывал марьин корень
густо-красную тайну июня.
Давал кедр свои шишки молочные,
я их грыз, как таёжные ананасы.
Черноглазая лисичка выглядывала
из-за ломких стеблей саранки.
Господня земля!
Той на морях основал ю есть,
И на реках уготовал ю есть.
Каково – утром июньским чистым
перед перевалом на старой трассе
выйти из железной машины
в сумасшедшее разнотравье!
Пить сотворённую Господом
невероятность запахов!
Ботинки хрустят по осыпям.
Хватаюсь за лиственничные лапки.
Как бы не сверзиться на фиг
под обгорелые кедры.
Комарики, анафемы,
втыкаются, как ракеты.
Кто взыдет на гору Господню…
От края до края
Небеса поведают славу Божию,
творение же руку его возвещает твердь.
По верху гор – белки.
Глядят в глаза
непрерывающимся взглядом.
Гипнотизируют.
А за
небесным ледопадом —
святые кузнецы куют дожди,
сжигая пальцы медной зеленью.
Печать небесная дрожит
и обрывается на землю.
И воды выступают из-под гор.
Дух-выдох в огненную карусель.
От края небесе исход Его,
и сретение Его до края небесе.
Премудрость созда себе храм
