Ивонн родилась в 1924 году и была вторым ребенком из четырех детей в семье. В детстве она часто посещала виллу в Слемдале, где ее особенно интересовала библиотека дедушки, состоявшая из трех тысяч томов. В шестнадцать лет она сдала экзамен за неполную среднюю школу в Ниссене, учебном заведении для девочек, и Берглиот, сама окончившая гимназию, надеялась, что и Ивонн тоже ее окончит. Но, к удивлению семьи, девушка поступила в Государственную школу домохозяек. С 1941 года она работала в Центральной больнице, в медицинской лаборатории «В», пока ее в 1943 году не взяли в «Нюгорд и К° А/С».
В последующие недели после случая в отеле «Невра Хойфьелльс» Лив пыталась анализировать, почему разрушились отношения между ней и Туром. Она понимала, что уже думает не так, как в двадцать лет. «Но прошло много лет, и я узнала много нового из того, что мне довелось увидеть», — писала она Генриетте
. Тур, напротив, «сохранил все свои идеалы с тех времен, и я считаю, что это здорово — так хранить верность идеалам». Лив с удовольствием осталась бы верна идеалам, но они «со временем ускользнули от меня». Даже если супруги и различались во взглядах, все равно ей было непонятно, почему они не могли дальше жить счастливо вместе. «Может быть, это все из-за моей глупости. Я не знаю».
Тур был шокирован, когда в Америке Лив начала курить сигареты. Это плохо увязывалось с их идеальным стремлением вернуться к природе — собственно, квинтэссенцией их свадебного путешествия на Фату-Хиву в Тихом океане. Более серьезно Тур воспринял то, что Лив утратила свою «детскую веру», как он это называл, и, как следствие этого, перестала быть членом государственной церкви. И хотя она открыто не противилась его путешествию на плоту, он не чувствовал, что жена приветствует его намерения. Когда приготовления к плаванию на «Кон-Тики» шли полным ходом, он получил от Лив письмо, которое воспринял как «сильнейший вотум недоверия […], который я когда-либо получал от тебя»
. Лив обвиняла его среди прочего в том, что такое путешествие убьет престарелого отца, — обвинение, которое Тур счел «не особенно забавным, хотя оно отскочило как от стенки горох»
.
Спустя несколько недель тон посланий потеплел, Тур получил от Лив новые письма, на этот раз они его растрогали до слез. «Чем больше я переживаю, тем больше скучаю по тебе, хочу, чтобы ты была со мной рядом, как когда я первый раз начал свое большое приключение, — писал он ей в ответ. — В самых последних письмах было так очевидно, что ты все еще чувствуешь себя связанной со мной другими узами, кроме долга, формальности и дружбы».
Однако тучи полностью не рассеялись. «Между нами все еще трещина, и я часто задумывался, сможет ли она зарасти, о том же думала и ты. Я часто в это время сдавался, и ты тоже. Расстояние между нами было гораздо больше, чем Атлантический океан. Но, когда я вижу, как ты следишь за моими проблемами, […] у меня появляется новая надежда. Там, где все еще есть искра и надежда, всегда может появиться огонь и пламя»
.
Но ни огня, ни пламени не получилось. Произошло это в немалой степени и потому, что увяла интимная жизнь. После долгой разлуки, сначала во время войны, потом во время плавания на «Кон-Тики», они уже не находили тепла в супружеской постели. Когда сыновья стали достаточно взрослыми, чтобы понять, мать рассказала им, что уже не находила удовольствия в занятиях любовью. Отец тоже подтвердил: «Лив больше не хотела спать со мной»
.
Так как желание угасло, Лив все больше стремилась к платоническим отношениям. Это сильно обижало Тура, которого со временем стала мучить плоть. Но во многом он был виноват сам. Это он создал отстраненность в семейной жизни, ставя на первое место свою работу в ущерб вниманию к жене и детям. В течение долгого времени Лив жила для него, но Тур не понимал, что и он в такой же степени должен жить для нее. Поэтому он не мог и не захотел принять то, что Лив во время войны стала более самостоятельным человеком. Преданность, от которой зависело спасение супружеской жизни, исчезла потому, что Тур Хейердал сделал себя центром всего
.
Тур не мог забыть, как Лив унизила его на глазах всего мира, когда она сошла с трапа самолета в Вашингтоне. Лив много раз просила прощения, ведь она не думала его обидеть.
Но, хотя Лив никогда раньше так долго не просила прощения, подобное поведение дало пищу для мыслей, которые, как оказалось, трудно было отбросить. Когда она согласилась отправиться с Туром на Фату-Хиву, она сделала это потому, что познакомилась с человеком, который так увлекательно рассказывал о возвращении к природе. Путешествие на остров, однако, не стало путешествием в рай, как они надеялись, но Тур нашел нечто, что оказалось таким же важным, — научную загадку, которая привела его к «Кон-Тики»: откуда произошли полинезийцы?
Лив восхищалась тем, что он отдает столько сил, чтобы найти ответ на этот вопрос, но со временем у нее все чаще возникало чувство, что он работал не только ради исследований, — он хотел стать знаменитым. И теперь, когда он стал знаменит, она уже не была уверена, что он хочет вернуться к природе. С разочарованием смотрела она, как ему нравилось находиться в центре внимания, — внимания, которое ей не хотелось с ним разделять
. Если Тур считал, что Лив предала какие-то идеалы, то она с полной уверенностью могла то же самое сказать о нем самом.
Прежде чем обратиться в суд, она некоторое время размышляла над тем, не стоит ли прекратить споры, чтобы вернуть Тура. Она могла просто подойти к нему и сказать, что «согласна со всем», как она писала Генриетте. Но это «вступило бы в диссонанс с моим понятием правды, и, я боюсь, он разоблачил бы меня. Я плохая актриса и не думаю, что ложью можно чего-то добиться»
. Пытаясь пойти дальше, она попросила Тура пригласить Ивонн в Свиппопп, чтобы познакомиться с ней. Хейердал согласился. В один из ноябрьских выходных он собрал в домике небольшую компанию: директора отеля «Невра Хойфьелльс» Пера Хаслева, художника Бьорна Стенерсена, с которым он подружился во время пребывания в «Малой Норвегии», и Ивонн
. Хейердал откровенно гордился своей новой подругой, и Лив не могла не заметить того внимания, что и та, в свою очередь, уделяла ему.
— Ты нашел настоящего ангела, — сказала она
и поняла, что битва за Тура проиграна.
В последующие дни Лив редко видела мужа. Он был занят лекциями в Швеции и Англии, а когда заезжал в Норвегию, то жил в Осло вместе с Ивонн. Лив нужно было многое уладить в связи с предстоящим разводом, в немалой степени ее беспокоила экономическая сторона дела. Но, так как Тур постоянно был в разъездах, «что-то организовать» оказалось невозможно. Ей приходилось связываться с ним по телефону или в письмах, и в конце концов она почувствовала себя «как выжатый лимон»
.
18 декабря, за три дня до встречи в суде, Тур приехал в Лиллехаммер. Он взял с собой Ивонн
. В Свиппоппе Лив с детьми пекли «пряничных человечков». Ивонн надела фартук и присоединилась к ним
. «В этой неразберихе […] тесто стало твердым, как гранит, и из него уже не получились ни дяди, ни тети». Им пришлось рубить тесто топором и пилить пилой, пока оно не превратилось в куски, которые смогла прожевать только собака мальчиков — Фанки.
«Да, такого Рождества не пожелаешь никому, но все проходит», — вздыхала Лив в письмах Генриетте
.
