Если бы разумели они употреблять с искусством сии силы, то без сомнения овладели бы уже городом Макао, который по положению своему был бы для них весьма важен. Но и в настоящем состоянии могли бы они взять Макао, если бы сей город не защищен был португальцами. Со стороны возмутителей предлагаемы были уже макаоскому губернатору выгоднейшие условия, когда согласится он подкреплять их. Оные, конечно, отвергнуты, и португальцы, напротив, того, употребляют все малые свои силы к недопущению бунтующих к Макао и Кантону. Они содержат для сего три вооруженных малых суда, которые крейсируют беспрестанно, хотя китайское правительство и худо признает сии услуги. Одно из сих португальских судов взяло недавно большое судно бунтовщиков, на коем находился один из начальников, и привело в Макао.
Сражение было отчаянное. Бунтовщиков осталось живых только 40 человек, которые казнены публично. Наместник при сем случае обнародовал, что судно взято китайцами, не имевшими, впрочем, в сражении ни малейшего участия, а о португальцах, бывших единственными победителями, не упомянул вовсе. Что бунтующие не сделали еще на Кантон покушения, тем обязано китайское правительство одним европейским кораблям, стоящим на рейде близ сего места. За несколько недель до нашего прихода сделали бунтовщики высадку недалеко от Вампу, напали на малый город и, ограбив оный, преобратили в пепел. До сего времени не отваживались они еще утвердиться на матером берегу Китая, хотя и уверены в приверженности к ним жителей.
Таковое предприятие могло бы, без сомнения, быть удачно, если бы имели они храброго и искусного начальника. Впрочем, овладели они великим островом Гапнаиои, большей частью юго-западного берега Формозы
[162] и некоей частью Кохин-Китая. Они поселились было на Тонкине, но король Кохин-Китайский, овладев Тоякином, согнал их с оного, после чего берега Китая подвергались более их нападениям и грабежу. Ныне обращают они, как то меня уверяли, опять к Тоякину потому, что жителя завоеванной сей провинции недовольны новым своим правлением. При всех их успехах не имеют бунтовщики еще главного предводителя; однако начальники разных партий сохраняют между собой доброе согласие
[163].
Мне рассказывали с достоверностью, что во всем Китае, наипаче же в южных и западных провинциях оного, есть секта, или сообщество, составленное из недовольных правительством всех состояний. Сочлены оного называются Тиен-ти-гое, т. е. небо и земля. Они имеют опознавательные знаки. В сие сообщество принимается всякий с платежом небольшой суммы. Бунтовщики подкрепляются оным, сказывают, весьма сильно и получают от него нужные известия для своей безопасности. Тай-Ток, говорили, принадлежит также к сей секте, и поступил по обязанностям своим к оной, в то время, когда, имев в руках флот бунтовщиков, попустил оному спастися. Другая подобная сей секта распространилась в северной части Китая. Она называется Пелиу-Каио, т. е., враги иноверия. Приверженники к оной суть также недовольные нынешним правительством и ненавидящие происхождение императорской фамилии, которая, как известно, не есть китайская.
Царствующий император Киа-Кинг, пятнадцатый сын покойного Кия-Лонга, не имеет вовсе дарований отца своего. Без всяких способностей и деятельности, чужд любви к знаниям и наукам, преклонен к жестокостям, к коим неограниченная власть его дает ему полную свободу. Оказывали, что он предается и пьянству и противоестественным порокам. Сии свойства, которые, как говорят, сильно втекают в дела правительства, и зависть старших его братьев, помышляющих о преимущественном своем на престол праве, угрожают ему опасностью. За несколько уже лет покушались на жизнь его.
В 1803 г. открылся опять заговор, при коем спасся император с великой трудностью. Второе приключение наводило на него особенное беспокойство, поелику при исследовании дела открылось, что в оном участвовали знатнейшие из придворных его. По сей причине почел он благоразумнейшим прекратить начатые исследования и издать манифест, который как по слоту, так особенно по содержанию своему, весьма любопытен. Хотя и доказываемо было, что в заговоре имели участие знатнейшие государственные особы, однако виновных из сих предать суждению сочтено не безопасным; но не коснуться же их вовсе изъявило бы явную слабость, каковой китайский император в глазах своих подданных показать не может.
Итак, Киа-Кинг говорит в своем манифесте: «что показания убийцы должны быть ложные: поелику «мы почитаем невозможным, чтобы признаваемые нами вернейшими государственными служителями, могли участвовать в поноенейшем преступлении. Об убийце судить надобно как о бешеной собаке, которая нападает на всех людей, ей встречающихся. Есть даже в природе птица Чекиан, которая пожирает мать свою, не будучи к тому поощряема. Как могут быть участники такого противоестественного дела?» В манифесте упоминается именно и с особенной признательностью о четырех придворных, которые противостояли убийце и спасли жизнь императора, жертвовав своею собственной.
Другим, бывшим при том чиновникам сделаны сильные упреки за то, что они при нападении оставались спокойными зрителями, и император изъявляет чрезмерное удивление, что на 100 человек, его тогда окружающих, оказалось только шесть заботившихся о его жизни. «Как можно надеяться на вас, – говорит он, – в обыкновенных делах, если вы и при величайшей опасности своего государя явились равнодушными? Не кинжал злодея, а ваше равнодушие меня поражает». Император заключает манифест признанием в том, что он, хотя и всемерно печется о благе государственном, однако невзирая на то, подлежит может быть правление его и хулению; почему он и обещается всесильно стараться об усовершении оного и об отвращении всяких поводов к подобным неудовольствиям.
Преступник Чин-те, человек низкого происхождения, осужден к медленной мучительной казни
[164]. Сыновья его Лонг-Ир и Фонг-Ир по причине отроческого возраста, старший был десяти, а младший девяти лет, удавлены; все же прочие, на коих показываемо было, что участвовали в заговоре, по издании манифеста признаны невинными. О казни Чин-те и его сыновей объявлено всенародно в пекинских ведомостях, но о принце императорской фамилии, замученном до смерти за то, что он был якобы главою заговорщиков, не сказано ни слова. Он был сын Гочун-Тонга, первого министра покойного императора Кин-Лонга, который имел великое богатство.
Для овладения оным приказал Киа-Кинг, тотчас по восшествии своем на престол, казнить его под предлогом преступлений, в которых обвинил его он сам вымышленно
[165]. Сын казненного, долженствовавший по мудрым законам китайского правительства, подлежать участи отца своего, пощажен потому, что имел в супружестве сестру царствующего императора. Но теперь принц сей не мог избегнуть своего жребия. Содержащиеся в манифесте обещания императора к исправлению своего правления остались без действия, ибо в бытность нашу в Кантоне получено известие, что долговременный любимец его, служивший орудием к постыднейшим порокам, подпал немилости.
