— Это наша семейная реликвия, — пояснил Юслим. — С ним еще сражался мой дед.
Чуть позже к Юслиму пришли бородатые друзья в длинных халатах и черных шапках-«пирожках», чтобы вместе совершить намаз — мусульманскую молитву. На следующий день хозяин должен был отправиться в Саудовскую Аравию на хадж, священное паломничество, положенное раз в жизни каждому мусульманину. Молящиеся восклицали: «Аллах акбар!» И со двора вторили вороны: «Аллах акбар-р! Аллах акбар-р!» Коты мяукали, курицы кудахтали. И лишь паук на стене хранил молчание, погрузившись в медитацию. Возможно, исламу он предпочитал буддизм. Что ж, многонациональная Индонезия терпимо относится к представителям всех религий.
Мусульманин завершивший хадж получает почетное звание «хаджи».
Путь к священному вулкану
Февральское солнце на острове Ява палило ужасно. Пот струился по моему лицу и заливал глаза. Лишь неделей раньше я пересек экватор, а это означало, что зима даже номинально перестала существовать для меня. В южном полушарии царило лето. Впрочем, за несколько месяцев, прошедших с тех пор как я оставил родной Санкт-Петербург, жаркая погода уже стала привычной.
Я шел по дороге из города Соло на восток. Индонезийская виза должна была закончиться через пару недель, а впереди была еще тьма островов — Бали, Ломбок, Сумбава, Флорес, Тимор. С восточной части Тимора я планировал улететь или уплыть в Австралию, которая и была конечной целью моего путешествия.
Я шел по раскаленной и пыльной дороге. Транспорта не было, навстречу попалось лишь несколько тощих ослов. Они скептически оглядели меня с головы до ног и, сделав свои ослиные умозаключения, хмуро пошагали прочь. Погонщик ослов был настроен более жизнерадостно. Оскалив в улыбке красные от жевательного табака зубы, он закричал: «Хелло, мистер! Моку мана?! (Куда идешь?!)» В Индонезии, как и везде, всех очень интересовало, куда же я иду. Я махнул рукой вперед. Погонщик скрипуче рассмеялся и, довольный состоявшимся диалогом, побежал догонять ослов.
Бывшая португальская колония Восточный Тимор в 2002 году стала независимым государством.
Позади меня что-то заурчало. Я оглянулся. В клубах красно-желтой пыли показался грузовик. Он был сильно перегружен и медленно переваливался на колдобинах. Груз внушительной горой возвышался над кузовом — не грузовик, а осадная башня на колесах. И она двигалась в нужную сторону. Я махнул рукой, тяжеловес замедлил ход и остановился возле меня, шумно отдуваясь. Из окна кабины высунулась коротко стриженая голова водителя: «Моку мана?»
Я забросил рюкзак в кузов и залез в кабину. Хозяина грузовика звали Абас. Он пытался общаться со мной по-индонезийски, сдабривая речь энергичной жестикуляцией. Понять его было нетрудно.
Индонезийский язык или, как его называют местные, «бахаса индонезия» довольно прост. Этот язык был искусственно введен в стране в середине XX-го века президентом Сукарно, чтобы объединить живущие на островах разрозненные племена в одну нацию. Индонезийский язык напоминает искаженный малайский. Это чуть ли не единственный случай в истории, когда государственным языком не стал родной язык правящей нации, то есть яванской.
Бахаса индонезия — язык синтетический и упрощен до предела, чтобы его могли освоить малоразвитые племена. Например, все, что связано с едой будет «макан». Еда — «макан», обед — «макан», проголодался — тоже «макан». Рыба будет «икан». Две или более рыб — «икан-икан». Кушать рыбу — «макан икан». Если очень постараться, за несколько недель язык можно выучить полностью.
Водитель возбужденно рассказывал мне, что живет неподалеку от места, где находится действующий вулкан, священный объект поклонения местных аборигенов. Раз уж случилось, что я оказался на Яве, то просто обязан посетить это место.
Про вулкан Гунунг Бромо я читал в туристическом путеводителе, и, откровенно говоря, не собирался к нему ехать, испытывая подозрения к туристическим местам, рекламируемым в путеводителях. Но Абас уговорил меня не упускать шанс посмотреть на вулкан, а заодно посетить его дом. Я согласился.
По дороге мы остановились перекусить. Придорожный ресторанчик представлял собой крышу укрепленную на бамбуковых палках. Вместо стен были натянуты полотнища с изображениями еды, для тех, кто не умел читать. Тут были рыбы, ракушки, корова, курица и дымящиеся тарелки с супом. Мы сели за столик. Посетители с интересом разглядывали нас, задрав майки и почесывая животы.
Абас что-то сказал хозяину заведения, и наш столик мигом скрылся под горой блюд. Места уже не было — официанты ставили одну тарелку на другую. Я удивился — зачем так много, но оказалось, что съедать все и не нужно. Это было своеобразное индонезийское меню. Выбираешь, что нравится, ешь, и платишь только за то, что съел. Например, съел половину рыбы — платишь за половину. Другую половину поставят на соседний столик. Блюда, не пользующиеся популярностью, могут кочевать со столика на столик целыми днями, пока не испортятся окончательно.
Под потолком крутился вентилятор. В ресторан влетел здоровенный черный жук, почти с кулак величиной. Жук о чем-то задумался, не заметил вентилятор и с разгона врезался в него. Металлическая лопасть слегка погнулась, а жук раздраженно пожужжал и полетел дальше.
В индонезийском алфавите 26 латинских букв.
Возле нашего столика пробежала длинная желто-зеленая ящерица с треугольной рогатой головой и остановилась поодаль. Я нагнулся к ней, чтобы взглянуть.
— Дракон Комодо! — пошутил один из посетителей. Я протянул руку, чтобы потрогать «дракона». Тот сердито клацнул острыми зубами.
— Нет! Нет! Опасно! — предостерегли меня собравшиеся вокруг зеваки и принялись ловить ящерицу полиэтиленовым пакетом. Удача улыбнулась одному из охотников, и он принес мне пакет с ящерицей. Я аккуратно взял бедолагу и выпустил в траву.
— Зря! Зря! — зацокали языками окружающие. — Можно было съесть! Очень вкусно!
Но мы с Абасом насытились и без этого. Нас вновь сопровождали мелькающие картины экваториальных лесов: висящие лианы, журчащие ручьи, сидящие на обочинах обезьяны, черные кабаны, страусообразные курицы и гигантские игуаны.
Варан с индонезийского острова Комодо — самая крупная ящерица на земле, длиной до трех метров.
В одном месте из-за дождей разлилась река и затопила деревню. Но деревенских жителей это не расстроило. Ребятишки с энтузиазмом плескались в мутной воде и плавали на надутых автомобильных шинах. Женщины стирали одежду, высовываясь из окон и радуясь, что не надо идти к реке. Мужчины сидели на крышах домов, курили, думали о вечном (настоящее мужское занятие!) и были вполне счастливы — в конце концов, бездельничать на крыше ничуть не хуже, чем в любом другом месте.
К вечеру мы приехали на автобазу. Абас попросил меня подождать и убежал оформлять груз. Автобаза была похожа на наши: стояли полуразобранные грузовики, валялись запчасти, бродили чумазые механики. У входа в административное здание стояли две клетки. В одной из них сидел похожий на куницу зверь, размером с волка. Зверь был хищный, он нервно бил пушистым хвостом и улыбался двумя рядами острых как бритва зубов. Соседняя клетка была пуста. Вернее, ее обитатель предпочитал находиться снаружи. Это была летающая собака. Она висела вверх ногами, прицепившись к балке над клеткой, и мирно посапывала, завернувшись в полотнища своих крыльев.
