После иракских пятидесяти градусов иранские сорок ощущались прохладой. Выжженная солнцем пустыня отступила, и вместо нее появились деревья и кустарники. Стены домов украшали портреты Хомейни, Хаменеи и прочих аятолл. Кроме изображений духовных лидеров встречались зарисовки из жизни смертников-шахидов. Вот солдат с винтовкой и фотокарточкой имама Хомейни задумался о предстоящем бое. Пережить этот бой ему не суждено. А вот большие и печальные глаза подростка, совсем еще ребенка. Такими они были в тот момент, когда он отважно бросился со связкой гранат под танк, взрыв которого изображен рядом.
Фикус — родственник инжира, а также тутовника.
Аятоллы — влиятельные шиитские богословы.
Под вечер мы добрались до Исламабада (в мире существует несколько городов с таким названием). Попытались купить слив в лавке и натолкнулись на непонимание. Деньги в Иране называются риалы, а цены указаны в туманах. Туман — десять риалов, значит все цены надо умножать в десять раз.
Ночь провели в палатках, а на следующий день приехали в Керманшах, столицу провинции. Здесь мы надеялись продлить нашу дорогостоящую и, увы, краткосрочную транзитную визу. От жары сильно хотелось пить. Мы заметили парня пьющего воду из поливального шланга. «Там, где пьют местные, вода безопасна», — решили мы и начали пить эту воду. Вокруг собралась толпа людей. «Там, где пьют белые иностранцы, вода хорошая», — подумали люди и тоже стали пить воду из шланга.
В иммиграционном участке «атпо хориджи» нам отказались продлить визу, ссылаясь на то, что у нас есть еще шесть неиспользованных дней. Дескать, когда останется один, тогда и приходите.
Юра отправился искать банк, чтобы поменять деньги, а я остался караулить рюкзаки. Иранцы, проходящие мимо, поглядывали на скучающего иностранца с любопытством, но не останавливались — стеснялись. Однако стоило передо мной задержаться какому-нибудь бродячему торговцу, как рядом останавливались два-три зеваки, потом еще пять-шесть. Через минуту улица оказывалась запружена любопытствующими, а вновь подходящие пытались узнать что происходит, и присоединялись к толпе. В определенный момент появлялась полиция и всех разгоняла, бросая строгие взгляды на меня и требуя «больше так не делать». Несколько минут проходило в спокойствии, прохожие шли мимо, но потом вновь останавливался кто-нибудь, и тут же со скоростью горной лавины вокруг вырастала толпа. Опять появлялся полицейский, на этот раз новый, и просил всех разойтись… Так повторялось несколько раз, пока не вернулся Юра, и мы не продолжили свой путь.
В Тегеране зашли в российское консульство, чтобы узнать, какие российские организации присутствуют в городе, и обратиться к ним. И еще надеялись получить рекомендательное письмо (подтверждающее наше гражданство) для консульства Пакистана.
Иранский язык «фарси», то есть «персидский», почти идентичен таджикскому.
Скорость снежных лавин в горах достигает 200 км/ч
Вице-консул Валерий Голованов принял нас радушно, не стал держать на улице, а провел к себе, расспросил о проблемах и предупредил о многочисленных опасностях подстерегающих нас в Иране. После Ирака местные опасности выглядели не слишком устрашающе, тем не менее, нам пришлось подписать бумагу, в которой мы указывали свой маршрут и подтверждали, что об опасностях осведомлены. После этого консул подготовил письмо для пакистанских коллег и отправился договариваться насчет нашего размещения. Ему удалось устроить нас в русскую православную церковь, находящуюся в Тегеране еще с дореволюционных времен.
Настоятеля в церкви не было, он уехал по делам в Санкт-Петербург, а работавшая на подворье молодая женщина не знала, что с нами делать. Не селить же в церковном доме без разрешения? Мы заверили, что можем переночевать в палатке во дворе.
Нас оставили, даже разрешили пользоваться кухней и потрясающей церковной библиотекой. Там были дореволюционные фолианты, длинные ряды энциклопедий на любые темы — по медицине, юриспруденции, естествознанию. Первое издание Брокгауза и Евфрона, книги девятнадцатого и даже восемнадцатого века, диссидентские книги, запрещенные в советское время и редкие до сих пор в нашей стране. Когда-то церковь была очень богата. Белоэмигранты, сбежавшие от советской власти, часто завещали свои деньги и имущество церкви. Нечистые на руку церковные старосты разворовали значительную часть этих богатств, но книги сохранились, продать их в Иране было практически невозможно.
На следующий день мы отправились в консульство Пакистана. Хмурый чиновник открыл тетрадь, где были расписаны расценки на консульские услуги для разных национальностей. Цена визы для русских — сто долларов! Дороже только для граждан Танзании — двести. Консульские работники уверили нас, что стоимость российской визы для пакистанцев такая же. (Это неправда — например, в Карачи российская виза для пакистанцев на тот момент стоила лишь 60 долларов). Немцы, получавшие визу вместе с нами, заплатили по тридцать. Уныло порадовавшись, что мы не танзанийцы, раскошелились на консульский сбор. Паспорт с новенькой наклейкой можно было забрать через несколько часов. Хорошо еще, что разрешили въезд на месяц, а не недельный «транзит».
Танзания — союз двух бывших африканских колоний — материковой Танганьики и островного Занзибара.
Заодно мы попытались сделать и афганскую визу, но афганцы тоже потребовали «рекомендательное» письмо от российского консульства: «Мы вас не знаем — может быть, вы едете в нашу страну с террористическими целями. Принесите справку, что у вас таких целей нет». К несчастью, мы не приготовили письмо к афганцам заранее. Звонок в российское консульство ничего не дал, вице-консул куда-то уехал по делам.
Времени оставалось мало, транзитная иранская виза потихоньку «сгорала», а продлить ее в Тегеране было невозможно. Поэтому мы решили отправиться в святой город Кум, чтобы продлить визу там и навестить нашего знакомого Антона Веснина, изучающего в Иране основы ислама. На учебе настояли его родители. Они, правда, имели ввиду более традиционное высшее образование. Но Антон, спасаясь от службы в армии, уехал путешествовать автостопом на Ближний Восток, случайно остановился на ночлег в иранском медресе и… остался там учиться. Жил в общежитии, получал небольшую стипендию.
Мы приехали в Кум под вечер. Из координат Антона у нас был лишь номер телефона медресе Аль-Махди. Зашли в ближайший ресторан, чтобы позвонить оттуда. Узнав, что наш друг учится в медресе, все посетители ресторана принялись помогать в поиске русского «талиба». Наконец, адрес медресе был найден. Один из посетителей ресторана посадил нас в машину и отвез в училище, где в ожидании Антона нас чудесно приняла русскоязычная община.
«Талиб» — на арабском означает «студент».
