Базар начинался с лавок, где продавались плоды, ягоды и цветы. На глазах у покупателей башмачники, сидя на маленьких скамеечках, быстро тачали цветные башмаки и туфли с загнутыми кверху носками. В мясных лавках удушливо пахло кровью и мокрыми кожами.
Гирями служили камни. За звонким рядом медников, серебряников и оружейников шли лавки столяров и резчиков. Здесь прохожих прельщали резными ларцами, расписными сундуками и ящиками, рукоятками для кинжалов и чернильницами.
Дальше располагался ряд кузнецов и слесарей. Там стоял оглушительный грохот и лязг. Из кузнечного ряда оглушенный прохожий сразу попадал к торговцам тканями, лавки которых были увешаны цветистыми шелками. И только потом прохожий добирался до сердца базара. Здесь было тихо и чинно. Мирные индусы-менялы сидели у маленьких разновесов. Золотобиты продавали тонкие листочки червонного золота.
Торговцы драгоценными камнями важно взирали на прохожих. Они не показывали свой товар первому встречному, а когда появлялся настоящий покупатель, приглашали его войти и, закрыв лавку кованой дверью, уводили в заднюю каморку. Там при свете маленького с решеткою оконца они рассыпали перед ним свои сокровища.
Али-Меджид скупал в Сари бирюзу. Никогда еще не видел Афанасий такой торговли. Осмотрев бирюзу, погрев ее немного на маленькой жаровне, Али-Меджид начинал торговаться. Оба, покупатель и продавец, божились и кланялись друг другу в пояс.
Али-Меджид всячески хулил бирюзу, а продавец клятвенно уверял, что таких камней не видывал мир. Оба говорили тихо, почти шепотом: соседи могли подслушать, какие цены дает за бирюзу заезжий торговец и почем отдает свой товар купец.
Наконец, сговорившись о цене, Али-Меджид давал задаток. Тогда купец ссыпал проданную бирюзу в ларец из пальмового дерева и запирал его, а самаркандец запечатывал своей печатью.
– Почему ты оставляешь у них товар? – спросил Никитин.
– Продавцы держат бирюзу в глиняных кувшинах с водой, а за три дня до продажи вынимают ее оттуда. Светлая, дешевая бирюза за эти три дня сильно темнеет, и ее можно дороже продать. А потом она опять посветлеет. Поэтому приходится и самому хитрить, – объяснил ему самаркандец. – Купишь камни, задаток дашь, запрешь в ларец, своей печатью запечатаешь и ждешь месяц. Если камни за это время не посветлели, значит, обмана не было.
В Сари Али-Меджид прожил больше месяца. Когда пришел срок, он вновь отправился на базар и распечатал ларцы, где лежала купленная им бирюза.
Почти всюду оказались хорошие камни. Купцы видели, что ведут дело с опытным человеком, знающим толк в самоцветах, и не решались подсовывать ему поддельный товар.
Из Сари Али-Меджид с товарищами перебрался в город Амоль. И здесь самаркандец с Никитиным целый день проводили на базаре, скупая дорогой голубой камень.
Теперь уже Али-Меджид поручал Никитину покупать бирюзу. Он дал ему денег в уплату за двенадцать жемчужин и уговаривал его еще взять в долг. Никитин купил и себе бирюзы, ибо самаркандец рассказывал, что на берегах Индийского океана бирюзу можно продать втридорога.
В марте наступила жаркая и дружная весна. Зацвели сады, и зазеленели склоны гор.
Новый год
[62] застал путешественников в городе Амоле. Жители готовились к празднику: белили и красили стены домов и глиняные ограды.
Когда над городом поднялся новорожденный месяц, повсюду зарокотали трубы, забили литавры
[63], загремели барабаны.
Новый год наступил.
Афанасий и Юша вышли на улицу вместе с Али-Меджидом.
Всю ночь пели над городом трубы, рокотали барабаны; во всех домах горели свечи и светильники. С утра началось гулянье. Персияне бродили по улицам и собирались на базаре, хотя лавки были заперты. Знакомые при встрече целовали друг у друга руки, подростки катали красные крашеные яйца с горок. Борцы показывали свое искусство и силу.
На плоских крышах домов и в садах персияне разостлали ковры и, разбросав по ним всю одежду и ткани, какие только были в доме, валялись на этой куче.
Те, у кого совсем мало было халатов, занавесей, ковров, пересыпали из руки в руку все свои деньги, приговаривая заклинания.
– Что делают эти люди? – спросил Афанасий.
– Богатые валяются на своих пожитках, а бедные пересыпают те немногие монеты, что у них есть, – ответил Али-Меджид. – Они верят, что в наступающем году Аллах даст им богатство.
Три дня веселились персияне, а когда праздник кончился, Али-Меджид и Никитин стали готовиться к дальней дороге через всю Персию, к Ормузскому проливу, в славный город Ормуз.
Несколько дней провели они на конском торге позади базара. Юша каждый раз увязывался за самаркандцем и Никитиным.
Коней пригоняли на продажу с вечера. Главными продавцами были туркмены – в высоких черных папахах, зеленых и красных халатах, синих шароварах. Они выводили сухощавых и злых коней, вскормленных на степных пастбищах.
Юша не мог налюбоваться скакунами, но Али-Меджид и Никитин недолго задерживались у туркменских коновязей.
Еще в Дербенте и Баку Никитин приметил коней выносливой и неприхотливой горной породы, и теперь он вместе с самаркандцем каждый день ходил к шемаханским торговцам конями. Особенно ценились их иноходцы, выносливые и спокойные, незаменимые для дальних переходов.
Наконец почти все кони были куплены.
Однажды, когда Али-Меджид и Никитин торговали последнюю вьючную лошадь, к ним подошел худенький старичок. Вежливо поздоровавшись, он спросил Али-Меджида, не бухарец ли он, как можно судить по цвету и рисунку его халата.
– Я из Самарканда, отец мой, – ответил Али-Меджид.
Старичок рассыпался в похвалах Самарканду и потом рассказал, что сам он из далекого города Шираза и хотел бы наняться к кому-нибудь проводником.
Он брался проводить путников до города Йезда. Али-Меджиду и Никитину это было по пути, и они наняли старика, назвавшегося Хаджи-Якубом.
Старый ширазец оказался бывалым и опытным человеком. Он помог выбрать персидские седла – широкие, высокие и мягкие, с коваными стременами, кожаные фляги для воды, перекидные мешки – хурджумы и сбрую, украшенную кисточками и поддельной бирюзой. Наконец сборы были окончены, и караван тронулся в путь.
