Когда я впервые увидел этот берег, большое отдаление от него вызвало заблуждение, которое развеялось, когда я приблизился к нему. Этот берег оказался таким же лесистым, как и побережье Татарии.
Наконец 12 июля вечером бриз от зюйда весьма ослаб, и я бросил якорь на четырнадцати саженях, на илистом песке, в двух милях от маленькой бухточки, куда впадала река.
Мсье де Лангль, который отдал якорь на час раньше нас, немедленно прибыл ко мне на борт. Он уже спустил на воду свой баркас и шлюпки и предложил мне высадиться до наступления темноты, чтобы разведать берег и узнать, есть ли надежда получить какие-нибудь сведения у жителей.
В наши подзорные трубы мы увидели несколько хижин на берегу и двух островитян, которые, как нам показалось, бежали в лес в страхе. Я принял предложение мсье де Лангля и попросил его взять в свою шлюпку мсье Бутена и аббата Монже. После того как якорь фрегата был отдан, паруса убраны и шлюпки спущены, я приказал также подготовить бискайский баркас, командование которым поручил мсье де Клонару. Его сопровождали мсье Дюше, Прево и Коллиньон. Я приказал им соединиться с мсье де Ланглем, который уже высадился на берег.
Два маленьких домика, единственные в этой бухте, они обнаружили покинутыми, впрочем покинутыми совсем недавно, ибо огонь в очаге еще не погас. Вся утварь оставалась на своем месте, и они увидели помет [приплод] щенков, чьи глаза еще не раскрылись, — лай их матери раздавался в лесу, что позволяло предположить, что хозяева домов поблизости.
Мсье де Лангль разложил там топоры и различные железные орудия, а также бусы и, вообще говоря, все, что эти островитяне сочли бы полезным и приятным. Он был убежден, что после их возвращения в шлюпки жители вернутся сюда и наши подарки докажут им, что мы не враги. Тогда же он приказал забросить сеть, и двух раз оказалось достаточно, чтобы на неделю полностью обеспечить команды двух кораблей лососем.
Когда он уже намеревался вернуться на свой фрегат, он увидел, что к берегу пристает пирога с семью туземцами, которых, как казалось, нисколько не устрашала наша численность. Они вытащили на песок свою маленькую лодку и расселись на циновках среди наших матросов с выражением спокойствия на лицах, которое весьма располагало в их пользу.
Двое из них были стариками с длинными седыми бородами
[168] в одеждах из древесной коры, довольно схожих с нарядом малагасийцев. У двоих из семи островитян было одеяние из синей нанки с ватной подкладкой, и формой оно мало отличалось от китайского. Остальные носили длинные плащи, полностью закрытые посредством пояса и нескольких маленьких пуговиц, что освобождало их от необходимости носить кальсоны.
Их головы были обнажены, лишь у двоих или троих была повязка из медвежьей шкуры. Их лица и макушки были выбриты, остающиеся волосы в длину достигали восьми или десяти дюймов, однако их прическа отличалась от китайской моды: китайцы оставляют лишь круглый пучок волос, который заплетают в косу. У всех были сапоги из тюленьей шкуры, с подошвой китайского образца, изготовленной очень искусно. Их оружие состояло из лука, копья и стрел с железными наконечниками.
У старейшего из этих островитян, к которому остальные проявляли величайшее почтение, глаза были очень слабы, и он носил на голове козырек для защиты от слишком яркого солнечного света. Манеры этих островитян были степенны, благородны и очень трогательны.
Мсье де Лангль подарил им излишек того, что взял с собой, и с помощью знаков объяснил им, что ночью он должен вернуться на корабль, однако очень желает прийти снова на следующий день, чтобы сделать им новые подарки. Они, со своей стороны, ответили знаками, что ночуют недалеко и непременно придут на встречу.
Мы предположили, что они были хозяевами складов с рыбой, которые мы обнаружили на берегу маленькой реки и которые стояли на сваях высотой четыре или пять футов над землей. Мсье де Лангль, посещая их, проявил к ним такое же уважение, как и к покинутым хижинам. Он увидел там лосося и сельдь, копченых и засушенных, а также сосуды с маслом и лососевые шкурки, тонкие, как пергамент. Этих запасов было слишком много для потребления одной семьи, и он рассудил, что эти люди торгуют этими товарами.
Было почти одиннадцать часов вечера, когда шлюпки вернулись на борт. Донесение, полученное мной, пробудило мое сильнейшее любопытство. С нетерпением я ждал утра и еще прежде рассвета был на берегу с баркасом и офицерской шлюпкой. Весьма скоро в бухточку пришла пирога с островитянами. Они пришли с севера, где, как мы предположили, находится их деревня. Вскоре к ним присоединилась вторая пирога, и мы насчитали двадцать одного туземца.
В их числе были хозяева хижин, у которых подарки мсье де Лангля вызвали доверие к нам, однако среди них не было ни одной женщины, и мы заключили, что они очень ревнивы. Мы слышали, как в лесу лаяли собаки, — эти животные, по всей вероятности, оставались с женщинами. Наши охотники хотели пойти туда, однако островитяне настоятельно просили нас воздержаться от прогулки в то место, где раздавался собачий лай. В намерении задать им важные вопросы и желая вызвать их доверие, я приказал ни в чем им не перечить.
Мсье де Лангль почти со всеми своими офицерами прибыл на берег вскоре после меня и прежде начала нашей беседы с островитянами. Ей предшествовало вручение разнообразных подарков. Нам показалось, что они придают значение лишь полезным вещам: железо и ткани они ставили выше всего остального. Ценность металлов они понимают так же, как мы: они предпочитали серебро меди, медь — железу, и так далее.
Они очень бедны. Лишь у троих или четверых были серебряные серьги, украшенные синими бусами, в точности такие же, как обнаруженные нами в захоронении возле бухты Терней, которые я принял за браслеты. Другие их скромные украшения были медными, как и в гробнице. Их курительные трубки и огнива были, похоже, китайского или японского изготовления. Первые были из белой меди с искусной отделкой.
Указав рукой на запад, они дали нам понять, что синяя нанка, из которой были шиты одежды некоторых из них, бусы и огниво происходят из страны маньчжуров: имя этого народа они произносили в точности так же, как мы.
Впоследствии, увидев в руках каждого из нас карандаш и бумагу, чтобы составить словарь их языка, они угадали наше намерение. Предвосхищая наши вопросы, они сами показывали нам различные предметы и были настолько любезны, что четыре или пять раз повторяли их название, пока не были уверены, что мы вполне уловили их произношение, а также добавляли имя страны, откуда эти предметы происходили.
Егор Мейер. На правом берегу Амура.
