Наконец, мы с мсье де Ланглем поручили моему судовому врачу мсье Лаво, который очень быстро схватывал иностранные языки, произвести новые изыскания. Он удостоверился, что битчи неизменны в своем свидетельстве, и я тогда отказался от плана, который вынашивал, об отправлении своего баркаса к крайней точке залива, которая должна была находиться не далее чем в десяти-двенадцати лье от нас.
Помимо всего прочего, этот план был связан с большой опасностью. Самый легкий бриз от зюйда поднимал сильное волнение на море в узкой части залива, и беспалубное судно подвергалось риску наполниться водой и утонуть. К тому же постоянные туманы и настойчивость ветров от зюйда делали неопределенным срок возвращения баркаса, при том что мы не должны были терять ни минуты. И тогда вместо отправления баркаса для прояснения этой географической проблемы, в решении которой более не могло быть сомнений, я предложил удвоить наши усилия, чтобы, наконец, уйти из этого залива, который мы исследовали в продолжение трех месяцев. Мы обошли почти все его берега, несколько раз пересекли его во всех направлениях и непрерывно промеряли глубины — не столько ради географической науки, сколько ради собственной безопасности. Только лот мог быть нашим вожатым в гуще туманов, столь долго окутывавших нас. Однако они не ослабили нашей настойчивости, и ни одна точка двух побережий не избегла нашего внимания.
Теперь оставался только один интересный вопрос, который нужно было прояснить, — южная оконечность острова Сахалина, берег которого мы исследовали лишь до залива Де-Лангля на 47° 49′ северной широты. Признаюсь, что я, вероятно, оставил бы это заботам других, если бы располагал иной возможностью уйти из этого залива. Благоприятное время года подходило к концу, и я не скрывал от себя крайней трудности, с которой сопряжено преодоление двухсот лье против ветра в столь узком проходе, часто покрытом туманами, где ветра от зюйда отклоняются к осту и весту лишь на два румба.
По правде говоря, я знал из описания путешествия на «Кастрикуме», что голландцы встретились с ветрами от норда в августе. Однако нужно отметить, что они шли вдоль восточного побережья так называемого острова Йессо. Мы же, с другой стороны, были зажаты между двумя сушами, южные оконечности которых находятся в муссонном поясе. Как известно, южные муссоны господствуют у берегов Китая и Кореи до октября месяца.
Как нам представлялось, ничто не могло отклонить первоначальный импульс, полученный этими ветрами. Это соображение лишь увеличило мое желание ускорить наш уход отсюда, и я назначил окончательным днем отплытия 2 августа. Остающееся время мы использовали для осмотра некоторых частей залива и островов, в нем находящихся.
Наши натуралисты высаживались во всех местах побережья, которые, как им представлялось, могли удовлетворить их любопытство. Сам мсье де Ламанон, который перенес продолжительную болезнь и выздоравливал очень медленно, пожелал сопровождать нас. Застывшая лава и другие вулканические породы, которые, как он знал, образовывали эти острова, не позволяли ему поддаться собственной слабости.
Вместе с аббатом Монже и отцом Ресевером он установил, что наибольшая часть пород вблизи залива и на островах состоит: из кремниевой лавы, сжатой или пористой; серых базальтов, слоистых или в конкрециях; и, наконец, из траппа, который, как казалось, не подвергался действию огня, но участвовал в переносе вещества лавы и базальтов, расплавленных в вулканической печи. Внутри этих пород, извержение которых, судя по всему, произошло очень давно, обнаруживались различные скопления кристаллов. Наши ученые не смогли найти кратеры вулканов: потребовалось бы несколько недель, чтобы отыскать и изучить следы, которые привели бы к ним.
Мсье де ла Мартинье, с присущей ему энергией, прошел по оврагам и рекам в поисках новых растений. Однако он обнаружил лишь те виды, которые уже видел в бухтах Терней и Сюффрена, и в меньшем количестве. Растительность пребывала почти в таком же состоянии, как в окрестностях Парижа в середине мая: земляника и клубника еще цвели, ягоды смородины начинали краснеть, сельдерей и кресс-салат встречались очень редко.
Наши конхиологи были более удачливы. Они обнаружили пластинчатые устрицы, очень красивые, бордового и черного цвета, которые требовали большой сноровки, чтобы отделить их от скалы. Их створки были столь тонкими, что лишь с большим трудом мы могли сохранить их в целости. Мы также выловили тралом несколько букцинумов красивой окраски, гребешков, мидий самого обычного вида и различных сердцевидок.
Наши охотники подстрелили несколько рябчиков, диких уток, бакланов, кайр, белых и черных трясогузок, маленькую мухоловку голубого цвета, не описанную прежде ни одним орнитологом. Однако все эти виды были мало распространены. Все живые существа в этом почти всегда холодном климате пребывают словно бы в оцепенении. Бакланы и чайки, которые в более теплом климате собираются в стаи, здесь ведут жизнь отшельников на вершинах скал. Морской берег как будто погружен в траур, и леса, где раздается лишь карканье ворона, служат укрытием для белоголового орла и других хищных птиц.
Стрижи и береговые ласточки — похоже, единственные птицы, кто чувствует себя здесь как дома. Их гнезда заметны на всех береговых скалах, и их самих постоянно можно видеть в воздухе. Я полагаю, что стриж и ласточка — наиболее распространенные птицы на всем земном шаре, поскольку тот или иной их вид я встречал во всех странах, где мне доводилось высаживаться.
Хотя я и не приказывал рыть здесь землю, я убежден, что с некоторой глубины почва остается замерзшей в продолжение всего лета, поскольку температура воды в источниках, где мы пополняли свои запасы, была не выше полутора градусов над точкой замерзания, а температура текущей воды никогда не превышала четырех градусов Реомюра, как мы определили с помощью термометра. При этом температура воздуха неизменно держалась на пятнадцати градусах. Это кратковременное тепло не проникало глубоко — оно лишь ускоряло рост растительности, которой было отпущено менее трех месяцев, и в кратчайший срок умножало до бесконечности мух, комаров, гнус и других зловредных насекомых.
Туземцы не занимаются каким-либо видом земледелия, однако они очень любят растительную пищу. Маньчжурское зерно, похожее на очищенное просо, является их деликатесом. Они усердно собирают корни различных растений, которые засушивают на зиму, и, среди прочего, луковицы желтой лилии, или сараны.
Своими ремеслами, как и телосложением, они весьма уступают обитателям острова Сахалина. В отличие от последних, им неизвестен челнок, и они одеты лишь в обычные китайские ткани, а также шкуры наземных животных или тюленей. Наш садовник мсье Коллиньон убил одного тюленя ударом палки, когда застал его спящим на берегу моря: тот ничем не отличался от своих собратьев с берегов Лабрадора или Гудзонова залива.
После этой встречи с мсье Коллиньоном произошел несчастный случай. В лесу, где он сеял семена европейских растений, его внезапно застал ливень, и он решил развести костер, чтобы просохнуть. При этом он был очень неосторожен с порохом, когда разжигал огонь: последний проник в рожок с порохом, который он держал в руке, и взрыв раздробил ему кость большого пальца и настолько тяжело его ранил, что сохранением своей руки он обязан исключительно мастерству мсье Роллена, нашего судового врача.
