– Некоторые из вас получают здесь зарплату по десять, а то и по пятнадцать лет, а он, стажер, гнущий спину за жалкие – вы слышите меня? – жалкие гроши, из кожи вон лезет, пытаясь спасти нашу газету. Итак, что вы хотите нам предложить, Огюстен, дорогой?
– Месье Пегар, я бы предложил опубликовать большие интервью с самыми видными представителями наших местных властей. Но только с теми, кто пользуется известностью за пределами Шарлеруа, даже за пределами Валлонии, а то и всей Бельгии. С броскими заголовками на первой полосе. Нужно расширить международную рубрику нашей газеты.
Пегар взирает на меня сияющими глазами:
– Браво, милый мой Огюстен! Именно так, и только так! Ты попал в самую точку!
Девочка одаряет меня радостной улыбкой. Коллеги сидят, понурившись. В отличие от Пегара, они не забыли, что этот же проект я изложил ему еще несколько дней назад и заслужил в награду приказ «На улицу!», что и заставило меня в результате рисковать жизнью на площади Карла Второго.
– За работу! Быстро!
И Пегар удаляется; вместе с ним, подпрыгивая и напевая какую-то считалочку, уходит и девчушка в платьице из шотландки.
А мы устраиваем импровизированное собрание, чтобы распределить роли. Поскольку я твердо решил не провоцировать своих коллег, вызывая их отвращение, я смирно сижу и не высовываюсь – пускай самоутверждаются. Каждый из них называет деятелей, к которым можно обратиться: лауреат Нобелевки по химии, врач-новатор, премьер-министр, самые цитируемые ученые, певец Строма, председатель Еврокомиссии, генеральный секретарь НАТО, самый богатый человек в Бельгии. Список непрерывно удлиняется, и это всех радует.
До поры до времени я скромно молчал, но, дождавшись паузы, вношу предложение, которое долго лелеял втайне от всех:
– А Эрик-Эмманюэль Шмитт?
– Кто-о-о?
– Говорят, он больше других писателей увлекается метафизикой и вопросами религии. И у него есть страсть – разгадывать людей, даже тех, кто ему не нравится или внушает отвращение.
– Верно! Он еще разродился шикарным романом о Гитлере
[16].
– И мне бы хотелось взять у него интервью.
Коллеги изумленно переглядываются. Один из них с сомнением говорит:
– Это слишком крупная рыба, Огюстен.
– Я прочел все его книги. Все сорок романов
[17].
Они дружно поворачиваются к журналисту, ведущему у нас литературную рубрику: в обычное время именно ему надлежало бы заняться таким интервью.
– Он пишет так много и так быстро, что я за ним уже не поспеваю, – говорит тот и усталым жестом дает понять, что капитулирует. Тогда они обращаются к специалисту по политическим дебатам.
– Нет-нет, даже не надейтесь, я его терпеть не могу! – отрезает тот.
И главред с тяжким вздохом выносит решение:
– Ладно, Огюстен, попытай счастья. Свяжись с его издателем.
В течение последующего часа я получаю целую серию грубых отказов. В парижском издательстве меня категорически не хотят связывать с пресс-секретарем. Но я так упорно стою на своем, что эта дама в конце концов отвечает на мой звонок:
– Его реакция на взрыв в Шарлеруа? Ах, какое совпадение! Он только что написал по этому поводу четыре страницы для «Нью-Йорк таймс». Прочтите их завтра утром. Надеюсь, у вас в Шарлеруа продается «Нью-Йорк таймс»?
И она кладет трубку. Через сотрудников мне удается разузнать телефоны некоторых знакомых Шмитта. Но те отказываются назвать мне его номер. «Для кого? Для ежедневной газеты „Завтра“? Выходит в Шарлеруа?» Самые милосердные из них дают мне совет: если я хочу осуществить свою гениальную идею, лучше бы мне для начала уйти из газеты.
Но мне их мнение безразлично, я твердо намерен встретиться с писателем. Только через него – я в этом уверен – мне удастся ответить на вопросы следователя Пуатрено. Только с его помощью я смогу завершить свое расследование о Боге.
Кое-какие обмолвки подтверждают слух, который был известен мне и раньше: у Шмитта есть дом в Германти, недалеко от Шарлеруа.
Навожу справки и узнаю, что в деревне Германти проживает меньше ста душ, так что найти искомый дом будет нетрудно.
И я бегу к Пегару.
– Месье, для моего интервью мне нужна ваша помощь.
Он разминает сигару и обрезает кончик никелированной гильотинкой.
– Ну-с?
Он решил, что сегодня меня стоит любить. И теперь изображает доброго хозяина перед лицом образцового служащего.
– Я хотел бы взять интервью у Эрика-Эмманюэля Шмитта.
– Это еще кто?
Я так и думал, что он задаст этот вопрос. Все мы подозреваем, что он избегает редакционных летучек, потому что стоит упомянуть в его присутствии о какой-нибудь знаменитости, как он спрашивает: «Это еще кто?»
– Ну как же – Эрик-Эмманюэль Шмитт! Писатель, которого переводят на все языки, изучают в школах.
– Ах, ты об этом Эрике-Эмманюэле Шмитте? Что ж ты так невнятно произносишь, мой милый? Займись своей артикуляцией!
Девочка, присевшая на корточки на ковре, хлопает ладошками по ушам, объясняя мне этим жестом, что ее папаша не всегда улавливает звуки. А он попыхивает своей сигарой, довольный тем, как легко она раскурилась.
– Ну так что?
– Я хотел поблагодарить вас, месье Пегар, – вы тактично завуалировали тот факт, что мне здесь не платят. Если бы вы это обнародовали, я потерял бы уважение своих коллег. Так что спасибо вам.
Он смущенно откашливается и бормочет:
– Гхм… не за что… Я все-таки умею руководить своей командой.
– Но сейчас мне нужно немного денег, чтобы съездить в Германти, где проживает наш автор. Только не чеки на такси, я поеду на автобусе.
Пегар угодил в ловушку, отступать ему некуда.
– Сколько?
– О, всего пять евро.
Он вынимает бумажник и широким жестом бросает на стол купюру, воскликнув с королевской щедростью:
– Держи, мой мальчик, вот тебе целых десять!
Красно-желтый автобус доставляет меня в центр Германти.
Валлонская деревушка разлеглась вокруг зеленого поля с общественными зданиями по краям – церковью, школой, залом для праздничных сборищ, бистро и бакалеей. Иду наугад по прилегающим улочкам. Наряду с маленькими домиками вижу несколько солидных строений, в одном из них вполне может обитать наш писатель, но в каком именно? Продолжая изыскания, обнаруживаю два за́мка: один, с крепостными стенами, стоит в историческом центре; второй, на краю деревни, окружен фигурной кованой решеткой, за которой тянется дубовая аллея. Но на почтовых ящиках ни там ни тут никаких имен.
