Секунды, следовало считать секунды. Но уроки наставника Патрика напрочь вылетели из головы.
Его терзали и грызли, разрывали на части. Но Дарт гнал прочь отчаяние. Боль, казалось, жила уже в каждой клетке тела. Он отмахнулся кинжалом в очередной раз и почувствовал, что больше никто не придавливает его к земле. Вскочив, бросился прочь. Если бы не продолжающееся действие «Благословения» – не поднялся бы. Но и его защита не бесконечна.
Последние шаги были самыми сложными. Здесь оправившиеся от сна Гончие толпились особенно плотно, пытаясь добраться до чудом все еще державшегося на ногах коротышки. Тот, стоя в самом начале коридора, с остервенением отмахивался топором. Одновременно атаковать его могло не более трех тварей.
Дарт сорвал последнюю склянку. Если не использовать ее сейчас, другого времени может уже не быть.
Раздавив ее в руке, метнул огненно-желтое содержимое себе за спину. Пещера расцветилась всеми оттенками желтого, вспыхнула потусторонним сиянием, а затем замерла. Не полностью, лишь та часть, которую накрыл желтый шквал. Он заморозил все, заморозил само время.
Дарт прорвался сквозь ряд Гончих, разметал их в стороны, точно щенков. Экономить силы больше нельзя. Теперь либо он, либо они.
Коротышка дышал тяжело, его одежду, во многих местах разорванную, густо заливала кровь. Половина его лица была изрезана, кожа и мясо свисали клочьями, глаз отсутствовал. А за ним лежало нетронутое тело Брукса.
Пинком отбросив очередную Гончую, Дарт схватил коротышку за шиворот и заорал ему прямо в лицо:
– Уходи! У тебя последний шанс.
Не дожидаясь ответа, Дарт с силой оттолкнул коротышку, и тот, перелетев через тело напарника, грохнулся наземь.
Дарт видел, как начало тускнеть желтое сияние. Еще бы немного задержать тварей, хоть на несколько секунд. Гончих, способных атаковать, не так уж и много, но они вконец обезумели от жажды крови и бросались на противостоящего им человека непрерывно, иногда мешая друг другу, но не давая тому ни мгновения передышки.
И человек повернулся спиной, побежал. Они преследовали его, бросались на спину, пытались сбить с ног, оторвать руку. А он просто бежал.
Когда желтое свечение в пещере начало мерцать, некоторые Гончие, до того не способные двигаться, очнулись и тут же присоединились к своим собратьям. За ними в беспредельной беззвучной ярости рвались и другие, еще находящиеся под действием заморозки. Но за всеми ними уже раскрылось огненным цветком сердце гнезда, уже потекло пламя, уничтожая и выжигая все на своем пути. Превращая в пепел плоть и плавя землю. Гул и рокот заполнили подземелье, потянулись выше, к поверхности, ударили в спины беглецам. Невыносимый жар дохнул им в спины. Дарт догнал коротышку возле того самого крутого подъема, по которому недавно съехал на заднице. Оставался последний рывок, последнее усилие. Но они не сумели его сделать. Никто бы не сумел.
Коротышка просто встал – несмотря на свои раны, он так и не бросил Брукса и всю дорогу пер его на закорках. Но каждый колодец когда-то иссякнет. Иссяк и его колодец. Дарт попытался выволочь его наружу, но вязкая скользкая почва под ногами не позволила это сделать. А потом просто не осталось времени. Их накрыло огненным шквалом. Но прежде Охотник успел рухнуть на коротышку и прикрыть его собой.
«Последнее слово» не знает различий. Оно равно освобождает от бренной плоти живых и мертвых.
Очистительный огонь сбил с Дарта остатки «Благословения», вцепился в него пожирающей хваткой. Болью вспыхнуло само мироздание. Вокруг не осталось ни земли, ни Гончих, ни мельницы, ни давно вымершей деревни. Не осталось ничего. Одна лишь боль, выжигающая тело и разум.
Дарт кричал. Кричал, как безумный, обугливаясь, не в силах ничего предпринять.
А потом все закончилось.
Он все еще был жив. Все еще мог соображать. Медленно, сквозь туман боли. Но мог. На спину что-то невыносимо давило. Ничего не было видно. Раскаленный воздух почти не утолял жажды вздохнуть.
– Что это было? – послышался сдавленный голос коротышки.
– Ваша глупость! – зло бросил Дарт.
Не сговариваясь, они начали пробиваться к поверхности. Докатившаяся сюда волна пламени уже была не столь смертоносна, как внизу. И тем не менее от недавней влажности не осталось и следа. Они копали целую вечность. Сменяли друг друга, отдыхали и снова копали, в конце концов потеряв любое понятие о направлении.
Удивительно, но они все-таки выбрались в тот самый солнечный день, который оставили позади, вступая в гнездо Проклятых.
– Прости, – первое, что сказал коротышка, когда оба выползли на свет.
– Как тебя зовут? – спросил Дарт.
– Разум.
Парень не сумел сдержать усмешки. Уж чем-чем, а разумом Разум похвастаться не мог.
– Почему не послушали меня?
– Моя вина. Мальчишка вообразил себя Охотником. Ты бы знал, как он грезил об Ордене, каким серым вернулся. А тут Колин со своим новым зельем и вашими штуками. Бруксу крышу и сорвало.
– Он что, выпил ту же дрянь, что и я?
– Да. Не знаю, как он ее добыл. Наблюдал за тобой и надеялся, что и у него получится. Еще у брата какую-то склянку стащил. Самую красивую. Когда он за тобой рванул, я удержать пытался, да куда там – он молодой, быстрый. Я пока догнал – поздно стало поворачивать обратно.
Брукса они так и не вытащили. Подниматься с ним по заваленному проходу не было сил, а спускаться туда снова они не решились. И, как оказалось, правильно. Нора, которую выжившие оставили в земле, вскоре обвалилась.
Гнездо и все его обитатели были уничтожены. Следы странного ритуала тоже.
На ферму возвратились грязные и обгорелые, с трудом держась в седлах. По правде сказать, обратной дороги Дарт не помнил совершенно. Ехал в какой-то тупой прострации, стараясь не свалиться с лошади. Болело все, и болело сильно. Если бы не помощь Разума, он бы еще долго пытался пересказать случившееся на старой мельнице, но коротышка, сохранивший чуть больше сил, спас его, взяв роль рассказчика на себя.
Сквозь гомон голосов и множество рук Дарт помнил мелькавшее лицо Амелли. Бледная и плачущая, она пыталась отдавать какие-то распоряжения. Впрочем, парень не поручился бы, что все это ему не мерещится.
Несколько следующих дней он провалялся в бреду, лишь изредка приходя в сознание. Кровать под ним взмокла от крови и пота, а воздух небольшой комнаты провонял снадобьями. Каждый раз, когда Дарт открывал глаза, Амелия была рядом. И с каждым разом ее лицо становилось все более осунувшимся.
– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросила она, когда Дарт очнулся в очередной раз. Боль почти исчезла, в теле ощущалась непривычная легкость и прохлада.
– Хорошо. Кажется, хорошо.
Дарт пошевелил руками и ногами.
– Отлично, значит, кризис миновал. Скоро поправишься. Только несколько шрамов останется. Ну и напугал ты меня!
