– Сомневаюсь, что они его найдут, Майкл.
– Кто такой Майерс? – спросил Гюнтер.
– Я тебе потом расскажу, – сказала Лейси.
– Лучше не надо, – буркнул Майкл. – Давай вспомним вечер понедельника. Расскажи мне про встречу с осведомителем.
Лейси закрыла глаза, тяжело вздохнула и поморщилась от боли.
– Я мало что помню, Майкл, – медленно проговорила она. – Мы подъехали к казино, ждали там на стоянке. Потом проехали по какой-то темной дороге и остановились у какого-то домика… – Она надолго умолкла. Можно было подумать, что она дремлет.
– Встреча с осведомителем произошла? – спросил Майкл.
Она покачала головой:
– Не могу вспомнить, Майкл.
– Хьюго говорил с этим человеком по своему сотовому?
– Думаю, да. Как иначе? Он объяснил нам, куда ехать, где он будет нас ждать. Это я припоминаю.
– А само столкновение? Что ему предшествовало? Ты помнишь другую машину?
Лейси снова закрыла глаза, как будто память лучше работала в темноте.
– Сегодня под утро ей приснился кошмар, – встрял Гюнтер. – Проснувшись, она сказала, что видела свет фар, помнит крик Хьюго, помнит, что не успела среагировать на пикап. Помнит, что это был именно пикап. Но ни столкновения, ни грохота она не запомнила. Не помнит, как ее вытаскивали, как везли сюда, как осматривали – ничего.
Один из сотовых телефонов Гюнтера – он во всех отключил звук – завибрировал, и так настойчиво, что чуть не спрыгнул с реквизированного Гюнтером столика. Он посмотрел на телефон так, как желающий опохмелиться смотрит на холодное пиво, но богатырским усилием воли заставил себя проигнорировать звонок.
Майкл кивком пригласил его за дверь.
– Вы много разговаривали с ее врачами? – спросил он Гюнтера в коридоре.
– Мало. Кажется, я им не понравился.
Этому не приходилось удивляться.
– Они уверили меня, что к ней постепенно вернется память, – сказал Майкл. – Самый лучший способ – стимулировать ее мозг разговором. Заставлять говорить, смеяться, слушать, поскорее дать ей журналы – пусть читает. Она любит старые фильмы, смотрите их с ней. Меньше сна, больше шума – вот что ей нужно.
Гюнтер жадно впитывал каждое слово, радуясь новой ответственности.
– Я все понял.
– Предлагаю поговорить с ее врачами. Надо как можно дольше не пускать к ней констебля. Он хочет узнать, что им с Хьюго понадобилось в резервации, а мы, если честно, не торопимся удовлетворять его любопытство. Это строго конфиденциально.
– Я не против, Майкл, но лично мне нужны подробности аварии. Все до одной. Поделитесь со мной тем, что знаете. Чую, дело нечисто.
– Чутье вас не подводит. Обуйтесь, сходим выпьем кофе.
После обеда в пятницу, пока Гюнтер расхаживал с телефоном по коридорам в отчаянных попытках спасти свои расстраивающиеся сделки, Лейси отправила мейл: «Дорогая Верна, это Лейси, с айпада моего брата. Я еще в больнице, прихожу в себя. Не знаю, с чего начать и что сказать. Не верится, что это произошло. Невероятно! Я закрываю глаза и говорю себе, что я не здесь, что Хьюго жив, что когда я проснусь, все будет хорошо. Но, очнувшись, понимаю, что произошла трагедия, что его не стало, что вашу, твою и детей, потерю не описать. Я мучаюсь не только из-за потери, но и из-за моей роли в ней. Я не помню, как все произошло, но за рулем находилась я, Хьюго сидел рядом. Сейчас это не важно, но это будет преследовать меня до самой могилы. Как бы мне хотелось увидеть тебя прямо сейчас, обнять тебя и детей! Люблю вас всех, жду не дождусь встречи. Жаль, что не буду на похоронах. Я плачу от одной мысли об этом. Я много плачу, но не столько, как ты. Сердце разрывается из-за тебя и детей, Верна. Мыслями и молитвами я с вами. С любовью, Лейси».
Минули сутки, а письмо так и осталось без ответа.
Панихида по Хьюго Хэтчу началась в два часа дня в субботу в огромном современном храме в пригороде, рассчитанном на две тысячи молящихся. Хьюго и Верна вступили в общину «Гейтвей» несколько лет назад и были не слишком активными ее членами. Почти все прихожане были афроамериканцами; здесь присутствовали многие родственники погибшего и большинство его друзей. Ближе к двум часам люди уселись и замерли, готовясь к суровому испытанию. В храме осталось не так много свободных мест.
Началось со слайд-шоу на экране за кафедрой. Под звуки печальной духовной музыки из динамиков скорбящие раз за разом убеждались в том, как рано у них забрали родственника и друга. Вот он – очаровательный малыш, вот – в начальной школе, с полубеззубым ртом, вот – блестящий игрок в победных матчах, вот в день свадьбы, вот он играет со своими детьми… Каждая из многочисленных фотографий вызывала слезы. Когда истекли первые душераздирающие полчаса, экран потух, и хоры заполнились сотней певчих в чудесных багряных одеяниях. Они начали с тихого заунывного пения, а продолжили буйными, с топаньем ног, всеми любимыми госпелами, которым подпевала вся паства.
Среди черных лиц попадались и белые. Майкл с женой сидели в первом ряду длинного широкого балкона. Озираясь, он заметил еще несколько человек из КПДС. Большинство белых выбрали балкон, как будто хотели сохранить дистанцию по отношению к шумной публике внизу. Майкл, дитя 60-х и отмены законов Джо Кроу
[5], видел иронию ситуации: лучшие места достались черным, белым пришлось довольствоваться балконом.
После часового разогрева выступил с пятнадцатиминутной речью преподобный, умелый, умудренный опытом оратор с поставленным баритоном, посуливший утешение убитой горем семье и вызвавший новые потоки слез. Первому выступить с прощальным словом выпало старшему брату Хьюго, принявшемуся было рассказывать смешные истории из детства, но быстро сломавшемуся. Вторым оратором был его школьный тренер, белый старик, суровый и седой, расплакавшийся, как дитя, уже после трех фраз. Третьим – товарищ по команде «Флорида Стейт», четвертым – преподаватель с юридического факультета. Потом обладательница завораживающего сопрано потрясающе исполнила «Господь велик»; когда она закончила, в храме не осталось ни одной сухой пары глаз, не исключая ее собственных.
Верна, сидевшая в центре первого ряда, каким-то образом умудрялась держать себя в руках. Она была окружена ближайшей родней, по обеим сторонам от нее сидели ее старшие дети. Пиппин и годовалый ребенок находились на попечении тетки. Даже когда все остальные давали волю скорби, Верна всего лишь смотрела на гроб, стоявший в десяти футах от нее, и беззвучно утирала глаза.
По совету знакомого врача она изменила традиции и решила закрыть гроб крышкой. Рядом с ним стояло на треноге большое красивое фото мужа.
Чем дольше тянулась служба, тем чаще Майкл поглядывал на часы. В его пресвитерианской церкви служба редко продолжалась дольше двадцати минут; больше всего времени занимало венчание – целых полчаса; на панихиде, затягивавшейся дольше сорока пяти минут, присутствующие обязательно начинали переговариваться.
