Даниил во время затянувшейся паузы увидел перед собой молодую некрасивую девушку. Ее длинные коричневые волосы, распущенные по плечам, невыгодно подчеркивали скошенный подбородок и сильно выдающийся вперед нос. Гладкие волосы, плотно обрамлявшие полное лицо, визуально вытягивали его в ширину. Облегающее красно – белое платье было украшено рюшами, воланами, насборивающими ткань кокетками и короткими пышными рукавами – фонариками. Длинный подол платья был уложен на ногах так, что открывал колени и худые голени, неожиданно не гармонировавшие с полным телом. Живописная поза – нога на ногу, а также – высоко вздымавшаяся при дыхании полная грудь, томно прикрытые веками большие глаза, и высокий певучий голос с придыханием на манер астмы, французский выговор в нос, говорили о том, что поэтесса творит в жанре любовной лирики.
–Меня зовут Элизабет Лав, я поэтесса нескольких известных песен, которые вы слушаете по радио в машине, – проворковала она певуче.– И красиво продекламировала с закрытыми глазами, задыхаясь, как бы умирая от приступа астмы:
–Любовь моя, я жду тебя.
Услышишь ли, как я пою?
Уже в камине нет огня,
Сама я в пламени горю.
Приди, словами залюблю,
Мечтой несбыточной маня,
Волшебной рифмой обовью…
Не сможешь позабыть меня.
Не бойся жизненных невзгод -
В воздушном замке будем жить.
Нам несказанно повезет:
Как воду, будем счастье пить.
Стихами будем говорить,
И долго – долго будем жить.
А, потеряв во мне себя,
Ты скажешь мне: люблю тебя.( стихи авторов).
–Твой голос мучает меня, – придумал рифму Даниил и испугался того, что сказал.
–Очень рад услышать в оригинальном исполнении великолепные стихи, Элизабет, – добавил он.– Вы позволите мне такую вольность, – обращаться к вам по имени?– Я всегда подпеваю этой песне, когда слушаю ее в машине, – соврал он. У него закружилась голова от большого количества «меня – тебя – огня – себя – маня – пить – жить – говорить» и от созерцания красно – белого платья. Что – то настойчиво пробивалось в его сознание, мешая сосредоточиться на беседе. Он тщетно пытался поймать ускользающее ни то воспоминание, ни то фильм или книгу. Он начал раздражаться и нервничать.
Поэтесса, плавно жестикулируя руками, украшенными диковинными по размеру и оформлению серебряными кольцами, пела – говорила:
–Понимаете, Дэн, я хочу, чтобы витражное окно в спальне не просто бросало разноцветные блики на стены и потолок. Мне бы хотелось, чтобы мое лицо казалось юным и свежим в потоке света, который будет просачиваться сквозь разноцветные стекла. Я, думаю, что розовый и белый – это основные цвета. А второстепенные, вы, как художник, сами придумаете.
Даниил почувствовал сильную психическую неуравновешенность, что – то замкнуло в его голове. Певицу любви – Элизабет затянуло в водоворот, и она исчезла. Вместо нее он увидел перед собой хорошенькую фотомодель Дэбору в ее красно – белом кружевном наряде. На плечах подрагивали нежные блестящие локоны темных волос. Темно – зеленые глаза с ненавистью смотрели на него. Крупные слезинки падали на платье. Она сказала:
–Твой срок вышел, теперь я буду жить в твоем теле. Убирайся вон из моего тела!
Даниил замер в нерешительности. Он не знал, сможет ли Дэбора действительно поменяться с ним местами. Он наблюдал, как она встала и, превратившись в хвостатую комету, влетела в его тело. Он сам вылетел и, его стремительно понесло грязным потоком в русле незнакомой реки. Он испугался, что никогда уже не сможет вернуться в свою плоть. Даниил начал кричать и барахтаться в воде. Он почувствовал, как в его ногу вцепились огромные зубы и стали ее грызть. Он взвыл от боли. Сверху полился дождь с запахом синильной кислоты. Дождь проникал в глаза, нос и рот, больно обжигая слизистую. Его глаза ослепли, и он не мог видеть, куда его уносит. Боль в ноге не утихала: какое – то злобное животное продолжало с остервенением обгрызать его ногу. В его голове зазвучал голос Дэборы:
–У вас очень удобное тело, мистер фотограф. Он увидел внутренним зрением, что его руки начали тыкать ножом во все достижимые участки его собственного тела. Даниил закричал от боли, неизвестно откуда взявшейся: ведь он покинул свое тело. Он понимал, что его руками управляет Дэбора, захватившая его физическую оболочку. Она изменяла его внешний вид, превращая тело в жалкую, искромсанную и бесформенную массу.
Страшное видение закончилось также неожиданно, как и началось. Он снова увидел перед собой поэтессу. Она снисходительно смотрела на него.
–Я заметила, Дэн, что мои стихи произвели на вас глубокое впечатление, – пропела она, астматически задыхаясь. – Вы впали в состояние столбняка на некоторое время, а потом стали махать руками и плакать.
Элизабет встала и подошла к нему очень близко, касаясь его лица своим бюстом.
–Твой сиреневый взор… – начала она подыскивать рифму.
Даниил резко отклонился от нее назад:
–Нет, прошу вас, стихов достаточно: рифмы переполнили меня до краев.
Он чувствовал себя обессиленным. Взяв себя в руки, он спросил:
–А как там все это рифмуется: в огне горя – маня – себя – полюбишь ты меня?
–А, потеряв во мне себя,
Ты скажешь мне: люблю тебя, – продекламировала «на бис» поэтесса.
–Браво! – сказал Данил уставшим голосом. – А теперь давайте уточним, как должны выглядеть витражи в вашей спальне.
ГЛАВА 7.
Певица Роуз Стюарт.
Прошел год после того, как Даниил убил детектива Мэйбл Браун. Ему исполнился 31. Даниил был в своей квартире, выходящей окнами на Центральный парк. Комната, в которой он находился, была оформлена Вирджинией под цвет его глаз и называлась «Сиреневой». Окна наполовину прикрывались сиреневыми жалюзи, разрисованными фиолетовыми розами; домашний бар, барная стойка, кресла и столики были фиолетового цвета.
Он сидел в кресле перед круглым столиком из фиолетового аметиста, схожим с цветом его глаз. Этот столик Вирджиния делала на заказ в подарок своему возлюбленному. На столешницу было нанесено фото темно – лиловой фиалки, выполненное самим Даниилом. На столе стояли два крупных предмета его творчества: хрустальная сфера с прозрачной призмой и 3Д – фотографией его матери внутри; а также – многогранный ромб, на зеркальные грани которого были нанесены фото Вирджинии. Постороннему человеку, наверно, жутко было бы смотреть на объемную голову его матери как будто зависшую в воздухе: она казалась живой. Слабая подсветка диодами усиливала впечатление. Лица Вирджинии дробились и при просмотре создавали легкое головокружение. Сфера и ромб вместе с фото были выставлены в его галерее для рекламы на недолгое время. После этого посыпались заказы от посетителей – «оригиналов», на изготовление подобных вещей.
