– Мама! Я не хочу умирать! Я хочу жить! Я хочу к тебе, мама!
Мы переглянулись. Ясно, что несчастный тронулся умом, это случалось часто с тифозными больными. Был он молод, не больше двадцати лет, крупный, но сейчас походил на живой скелет.
– Откуда ты, брат? – спросил его дьякон Михайло.
– Из Сербии, – процедил он сквозь зубы.
– А из какого места?
– Из самого красивого на свете.
– Давай мы перетащим тебя к нам, – говорим ему.
Ухватили его лодку и притянули к нашей.
Я шагнул и увидел в его лодке мертвецов, с вытаращенными глазами и открытыми ртами, синие и раздутые они лежали друг на друге. Их было больше, чем нас. Единственного живого я схватил за руку и велел, чтобы переходил к нам, а он на это ударил меня по лицу и закричал:
– Вон из моего дома! Не трогай моих братьев!
Я отскочил и вернулся в нашу лодку, мы решили оставить его в покое и предоставить парня его судьбе. Оттолкнули его лодку от нашей, и течение унесло ее вдаль. Она уплывала все дальше и дальше. И вдруг человек этот замахал руками и завопил:
– Не отпускайте меня! Чудовища меня сожрут!
Его голос едва достигал наших ушей.
– Что будем делать? – спросил один из нас, кто еще мог говорить.
– Нет ему спасенья, так же как и нам, – сказал Неманя.
– Братья, не по-людски и не по-христиански оставить его без помощи, – проговорил Михайло.
– Пусть каждый идет своим путем к своему печальному концу, – опять сказал кто-то. – А вы двое, если хотите, можете перейти к нему в лодку, и плывите вместе.
На это все замолчали. Сказать было больше нечего. Когда люди на пороге гибели, им не до жалости к другим. Каждый из нас смотрел прямо в зрачки своей смерти. Крики с той лодки доносились все слабее.
Я пожелал ему, чтобы Господь как можно быстрее принял его в небесном приюте.
А нашу лодку волны все дальше уносили от берега, и я подумал, что, может, нас отнесет к Турции или к России. И там нас выбросит на пустынные скалы. И наши трупы, когда все мы умрем, огромные птицы будут клевать день за днем, каркать, растаскивая наши кишки из утробы. И выклюют наши молодые глаза, которые еще не нагляделись на белый свет.
Вот такими были мои тайные мысли, доктор.
Мертвого Обрада мы переместили на борт лодки, чтобы те, кому было хуже всех, могли лечь. Уже сутки ни крошки хлеба не было, да если б и было, вряд ли мы смогли бы есть. Наши руки и ноги были как сухие плети, а ребра напоминали падаль.
Драгомир и Драгован метались в жару, их лихорадило. Жажда сводила нас с ума, губы наши потрескались, как сухая земля. Вокруг нас вода без конца и без края, а мы умираем от жажды! Мы черпали ее ладонями и смачивали губы. А стоило проглотить несколько капель, как жажда становилась еще сильнее, словно ты проглотил полную горсть соли.
Месяц по своей орбите скользил потихоньку на запад. Было полнолуние. Полная луна. Истекала еще одна наша ночь в море. По звездам я определил, что полночь миновала. В бреду у некоторых начались галлюцинации, похоже, все мы обезумеем и поубиваем друг друга. Люди кричали, что видят далекие леса, стада коров на пастбищах, стаи волков в горах. Кричали, что слышат лай собак и кукареканье петухов, голоса своих родных. Громче всех кричал Драгомир, к нему присоединился Драгован, хором стали кричать: «В атаку! На штурм!» Они начали скакать по лодке.
– Успокойтесь, лодку перевернете, – закричал дьякон Михайло.
– Утонем все, – произнес кто-то еще.
– Чем скорее, тем лучше, – заорали эти двое.
Своими криками они будто хотели отпугнуть злую судьбу, которая плыла в лодке вместе с нами. Силы нас покидали, болезнь въедалась все сильнее. Многие все глубже погружались в безумие. Драгомир и Неманя встали посреди лодки и запели, обнявшись, старую свадебную песню, разносившуюся над нашими просторами, когда разодетые сваты провожали невесту. Оба были стройные, красивые, неженатые, всего лишь на год-другой старше меня. Сейчас они выглядели как призраки, и сердце мое разрывалось, пока я слушал их песню.
В ту ночь скончались все, кроме меня и дьякона Михайло. Теперь над морской пучиной качалась на волнах лодка с пятью мертвецами и двумя живыми. Море гудело, не суля нам ничего доброго. Михайло сказал, что лучше он бросится в воду, чтобы не затягивать свои мучения, но я напомнил ему, что так нельзя поступать, тем более ему как дьякону, Господь его не одобрит. Человек не вправе лишать себя жизни, данной ему Богом. Он только посмотрел на меня и ничего не ответил.
Потом Михайло, завывая, рухнул на дно, рядом с мертвецами. Подул северо-западный ветер и понес нас прямо к берегу. Лодка плыла все быстрее, впереди виднелся небольшой лесочек. Похоже, здесь нас и выбросит на песчаную отмель. Но как раз оттуда раздались выстрелы, пули засвистели рядом с нами.
В эту минуту Михайло поднял голову, и пуля попала ему прямо в лоб. Он упал, обливаясь кровью. Пока продолжали стрелять, я лежал неподвижно между мертвецами. Решив, что живых в нашей лодке не осталось, солдаты прекратили пальбу. Я думал о том, что как только лодку выбросит на берег, они обнаружат меня и прикончат.
Но чья-то могущественная рука развернула наш челн, и он устремился в открытое море все быстрее и быстрее. Я лежал на дне, слыша, что стрельба продолжалась по тем лодкам, в которых еще оставались живые. Так из семерых человек только я один остался в живых. Перед глазами все кружилось, я понимал, что истекают последние часы моей жизни, конец приближается.
Но как бы плохо мне ни было, я счел своим долгом провести отпевание своих товарищей. И тут произошло чудо – Михайло поднялся из мертвых! Он объяснил, что пуля лишь задела ухо, а не попала в лоб, как мне показалось. От счастья я обнял его и расцеловал. И предложил ему вместе со мной отслужить обряд над усопшими. Он согласился.
Честные и храбрые сыны земли лежали перед нами, колышась на волнах своего будущего кладбища. Их костям предстоит веками почивать на дне далекого синего моря, то же суждено и нам. Наша лодка удалилась так далеко от берега, что пули убийц уже не могли достать нас. Но другу моему вдруг стало хуже, Михайло упал на мертвецов и взгляд его обратился к небу. А мне почудились странные звуки – монотонное пение, словно хор священнослужителей. Его сменили причитания женщин, как во время панихиды. Может, это наши матери, жены и сестры оплакивают нас в далеких родных краях, может, это их плач доносится до нас двоих, единственных, кого смерть еще не подкосила? Или это поют души наших погибших товарищей?
Михайло пришел в себя, и я попросил его закончить отпевание, покуда есть еще силы. Ну а когда мы последуем за ними, нас отпоет божий ветер. Луна приблизилась к западному горизонту, и словно тысячи крошечных светильников затрепетали на волнах.
Я вынул крест и показал его Михайло, он был удивлен и обрадован. Кроме креста не было ничего, что требовалось для совершения обряда: ни ладана, ни свечей, ни кадила, ни требника. И все же мы отпевали наших товарищей в эту весеннюю ночь среди вод Черного моря. Исполняя богоугодную службу, мы, нараспев, произносили слова:
