Кто же скажет: не прав Филиппка?
Не каждому выпало в той грозной войне дожить до великого Дня Победы. Но каждый, кто бился тогда с врагом – под Брестом, под Минском, под Ленинградом, Одессой, под Севастополем, Киевом, Смоленском, Вязьмой, по всем просторам земли советской, – был частью великой Победы нашей. Каждый – живой и мертвый.
Верно кричал Филиппка. Вырастет мальчик, по праву скажет: «Папка Родине нашей принес победу. Папка Родину нашу от рабства спас».
Слава вам, наши отцы и деды! Сыновний поклон героям!
Активный отдых
Наступала стрелковая рота. Шагала, шагала она на запад. Устали бойцы от боев, от военного грома. Дали солдатам отдых.
Расположилась рота в селе над Гжатью. Спит подо льдом, под снегами Гжать. Тишь сковала сейчас округу. Отгремели кругом бои. Явились солдаты в село под вечер. Разместились в уцелевших от боя избах. Уснули, как в детстве, блаженным сном.
Только уснули:
– Тревога! Тревога!
Гремит:
– Подъем!
Поднялись в момент солдаты. Полушубки – на плечи, винтовки – в руки. Снова в строю солдаты.
Оказалось, из наших тылов к своим долиной Гжати прорывалась какая-то часть фашистская. Вступили солдаты в бой. Окружили, разбили они фашистов.
Вернулись солдаты к покою, к избам.
Утром проснулись, прошлись по улице. В деревне лишь треть домов. Лизнула деревню война огнем. Уходя, спалили две трети домов фашисты. Трубы торчат и печи.
В землянках, в ямах, чуть ли не в норах живут погорельцы. Смотрят солдаты на трубы, на печи, на ямы, норы. Кто-то сказал несмело:
– А ну-ка, братва, поможем!
Закипела кругом работа. Топоры, как дятел, носами в бревна. Пилы бульдогом вцепились в сосны.
Из пепла, из снега поднялись избы. Трубы, как стражи, венчают крыши.
Завершили солдаты в селе работу. Осмотрели теперь округу. Вышли к замерзшей Гжати. Сваи торчат из Гжати. Был здесь недавно мост.
Посмотрели солдаты на лед, на сваи:
– А ну-ка, братва, наладим!
Закипела опять работа. День не прошел, как снова доски легли над Гжатью, перила схватились за оба берега.
Закончили мост солдаты. Снова идут округой. Смотрят – на взгорке школа. Вернее, то, что осталось теперь от школы.
Посмотрели солдаты на битый камень. Кто-то сказал несмело:
– А ну-ка, братва, докажем!
Закипела и здесь работа. Лихи солдаты в труде, в работе. Много умельцев в стрелковой роте. Снова школа на прежнем месте. Снова наряден взгорок.
Довольны солдаты. Идут в деревню. Пришли в деревню. Гремит команда:
– Стройся! Стройся! Закончен отдых!
Повзводно стала в шеренгу рота.
– Смирно! Налево! Песню!
Шагнула стрелковая рота. Взвилась над ротой песня. Зашагали солдаты в свою дивизию.
Явились они в дивизию. Генералу доклад о роте:
– Прибыла с отдыха рота.
– Как отдыхалось?
– Полный во всем порядок.
– А точнее?
Узнал генерал про бой с фашистами, про мост, про дома, про школу. Посмотрел генерал на солдат, на роту:
– Благодарю. Ну что ж, активный, выходит, отдых.
Али-Баба
В одной из наступавших советских стрелковых дивизий сражался солдат Захаркин.
Был раньше Захаркин цирковым актером – иллюзионистом, фокусником. Прознали об этом солдаты. Полезли к нему с вопросами:
– Что же ты можешь? Карты отгадывать можешь? – Могу.
– Ленты вытаскивать изо рта?
– Могу.
– Вынимать из пустого цилиндра живого голубя? – Могу, – отвечает Захаркин.
– Шпагу глотать?
– Умею.
Гадали солдаты, что бы еще придумать. И вот какой-то шутник нашелся.
– А можешь так, чтобы фашисты из собственных пушек по своим же войскам ударили?
– Надо подумать, – сказал Захаркин.
– Думай, думай! – смеются солдаты.
Довольны солдаты – озадачили, выходит, они Захаркина. Да разве такое кто-нибудь сможет! Даже хотя бы старик Хоттабыч, хотя бы сказочный Али-Баба!
Прошел день, прошло два. Еще день после этих двух.
– Ну как? – полезли солдаты опять к Захаркину. – Сможешь ли так, чтобы фашисты из собственных пушек по своим же войскам стреляли?
– Смогу, – заявил Захаркин.
Сошли усмешки с солдатских лиц. На Захаркина недоверчиво, косо смотрят.
– Смогу, – повторил Захаркин.
Отступают фашисты, отходят, однако чуть что – огрызаются.
В это время как раз на наши позиции начался налет фашистской авиации.
Прижались солдаты к земле. Укрылись в блиндажах и окопах. О Захаркине думают: «Эка ж шутник Захаркин».
Отбомбили, ушли фашистские самолеты.
– Ну что ж, смотрите, – сказал Захаркин.
Взял он ракетницу, что-то непонятное пошептал. Выстрелил трижды в сторону фашистских позиций. Опять зашептал.
И вдруг завыла, заиграла фашистская артиллерия. Бьют, словно взбесившись, орудия по своим.
Остолбенели солдаты, опешили. То на Захаркина смотрят, то в сторону вражеских позиций, где рвутся снаряды, кроша фашистов.
Отстреляла фашистская артиллерия. Не верят солдаты произошедшему:
– Может, привиделось!
– Может, обман, гипноз!
Кто-то сказал:
– Оно бы пойти проверить.
Вызвались смельчаки. Поползли к переднему краю, к фашистским окопам. Вскоре вернулись.
– Взаправду, – кричат, – взаправду лупили фашисты! На побитом лежит побитый!
Вот так дела!
Смотрят солдаты на Захаркина, как на чудо.
Смеется Захаркин.
Не мучил долго бойцов Захаркин. Постоял, помолчал, насладился эффектом. А затем объяснил солдатам, в чем дело.
