Вот тут-то Степан Рудокоп услышал:
– Дай срок. Топор своего дорубится.
Повернулся Рудокоп на голос. Видит: солдат, артиллерист. Другие, что рядом с ним, – молодые. А этот старый. Точнее, пожилой уже был солдат. В морщинках лицо. С усами.
Запомнил Рудокоп слова про топор. Запали надежно в память.
И правда, вскоре прорвали наши фашистскую оборону на Зееловских высотах, прорубили дорогу себе к Берлину.
Потом уже, под самым Берлином, когда штурмовали Шпрее, когда лезли на бетонные стены берега и, казалось, вот-вот не осилят берег, солдат снова те же слова услышал:
– Топор своего дорубится.
Признал Рудокоп усача артиллериста. Как знакомому, даже махнул рукой.
И вот в третий раз снова услышал те же слова солдат.
Для обороны Берлина во время уличных боев в разных местах города фашистами были построены специальные укрепленные помещения – железобетонные бункеры. Это были своеобразные городские крепости. Высота их доходила до сорока метров. Толщина стен превышала два метра. В самых больших бункерах могло разместиться до тысячи фашистских солдат и до тридцати орудий. Всего по Берлину таких бункеров было четыреста. Наиболее крупные из них находились в центре города, прикрывали имперскую канцелярию и знаменитый берлинский рейхстаг.
В штурме одного из таких бункеров, который как раз прикрывал выход к рейхстагу, и принимал участие Рудокоп.
Укрылись фашисты в бункере, как за семью замками.
Открыла огонь по бункеру полковая артиллерия. Не страшна она бункеру. Снаряды как горох от стены отскакивают.
Подошла тяжелая артиллерия. Дали орудия первые выстрелы. Бункер стоит, не дрогнул.
– Да, ничего орешек. Дудки его раскусишь, – кто-то сказал.
Сразу ответ последовал:
– Дай срок, топор своего дорубится.
Повернулся Рудокоп на голос. Снова, значит, усач повстречался. Хотел, как знакомому, снова махнуть рукой. Смотрит, а это совсем не тот, другой говорил солдат. И годами моложе. И брит под корень.
Обратился Степан Рудокоп к бойцу:
– Откуда слова такие?
– Так дядя один сказал.
– А где же дядя?
– Не стало дяди.
– Убит?
– Убит, – произнес солдат.
Снял Рудокоп с головы пилотку. Склонил голову в память бойца погибшего. Хоть и видел мельком человека, да жалко ему усача солдата. Зацепила солдата память.
Добили наши бетонный бункер. Сдались фашисты в плен.
Снова шагнули вперед солдаты. Перед ними открылась площадь.
Там, над Шпрее, стоял рейхстаг.
Смотрят бойцы на рейхстаг.
– Тоже не сладость, – кто-то сказал Рудокопу. – Тоже не враз осилим.
Посмотрел на бойца, на рейхстаг Рудокоп:
– Топор своего дорубится.
Центральное направление
Рядовой Михаил Панкратов только-только был призван в армию. Провожали его родители.
– Не опозорь наш солдатский род, – сказал отец, Павел Филиппович.
– Пусть храбрость в бою не покинет тебя, – сказала мать, Прасковья Никитична.
Излишни родительские наставления. Горд за судьбу молодой солдат. Рвется скорее сразиться с фашистами.
Бежит эшелон на запад. Гудит паровоз на подъемах. Колеса стучат на стыках. Лежит солдат на вагонных нарах, о делах боевых мечтает. Вот гонит, вот гонит, вот бьет он врага, разит огневым автоматом. Вот смело идет в разведку, тащит назад «языка». Вот первым бросается в наступление, врывается первым в неприятельский город-крепость, гвардейское знамя вздымает к небу.
Мечтает солдат о подвигах. Скосит глаза на грудь – грудь в боевых наградах.
Торопит судьбу солдат.
– Быстрее, быстрее!.. – кричит паровозу. – Быстрее, быстрее!.. – кричит вагонам.
Несутся один за одним километры. Пробегают мимо поля, леса, города и села.
«Вот бы попасть под Берлин, на Центральное направление», – лелеет мечту солдат.
Улыбнулась судьба солдату: попал на Центральное направление, в армию, шедшую на Берлин.
Рад безумно Панкратов такой удаче. Срочно пишет письмо родителям. Пишет не прямо, время военное – прямо писать нельзя, – пишет намеком, однако понять нетрудно, что на Центральном солдат направлении. «Ждите вестей из Берлина», – кончает письмо Панкратов.
Отправил письмо. Опять о делах боевых мечтает. Вот вступает солдат в Берлин. Вот с победой дома его ждут.
Дождался Панкратов великого дня. Рванулись войска в наступление.
Но что такое?! Ушли войска. Однако задержалась рота Панкратова.
Панкратов и другие бойцы к старшине:
– Что же такое, Кузьма Васильевич?
– Тихо, тихо, – сказал старшина. Голос понизил, ладошку поднес к губам: – Особое будет для нас задание.
И верно. Прошел день, посадили бойцов на машины. Глотнули бензин моторы, покатили вперед машины.
Сидят в кузовах солдаты. Довольны судьбой солдаты. Честь им оказана – особое им задание.
Намотали колеса версты, подкатили машины к огромному полю. Сиротливо, безлюдно поле, изрыто воронками, истерзано ранами.
– Слезай! – прозвучала команда.
Спустились с машин солдаты. Построил бойцов командир.
– Товарищи… – кивнул рукой на поле.
«Что бы такое? – гадают солдаты. – Может, секретный объект на поле? Может, завод или штаб подземный? Может, Гитлер здесь сам укрылся?»
– Товарищи бойцы, – повторил командир, – мы получили почетное задание – вспахать и засеять поле.
Все так и ахнули.
– Вот так почетное! Вот так задание!
Однако приказ есть приказ. За работу взялись солдаты. Но не утихает солдатский гул.
И Панкратов со всеми ропщет:
– Вот так попал на Центральное направление! Что же домой я теперь напишу? Что же сообщу родителям?
В эту минуту и оказался рядом с Панкратовым старшина. Посмотрел старшина на молодого солдата. Сказал, не сдержавшись, грубо:
– Молод, оттого и дурак! Не там, – показал на запад, туда, где догорали бои за Берлин, – а тут, – указал на поле, – и есть Центральное направление. Не для смерти и боя родились люди. Жизнью и миром велик человек!
