– Ой… – пискнула Марина, и что есть силы задрала кверху не ко времени потёкший нос.
Улыбка Жерара теперь не выглядела забавной, скорее, издевательской.
– Ну, вот теперь абсолютно все формальности соблюдены, – удовлетворённо сказал Велиор и протянул Марине белоснежный платок.
Марина немедленно приложила его к носу и проскулила:
– Что же мне теперь делать?
Прежде чем ответить, Велиор поднялся с места, обошёл Марину с тыла и, положив руки на плечи, над самым ухом произнёс:
– Живите спокойно, всё будет хорошо, я обещаю.
Какое-то время он молчал, мягко поглаживая Маринины плечи, а потом добавил:
– А вы обещайте мне сходить на курсы.
– Обещаю, – сказала Марина, которой вдруг стало очень и очень спокойно.
7. Внутренняя Венеция
По указанному в визитке адресу Марина прибыла с опозданием в пятнадцать минут. Легко вбежала по ступенькам широкой парадной лестницы, растолкала стеклянные двери и влетела в слабоосвещённое фойе. Дальше путь преградил стол с вохрушкой, телевизором и фикусом. В телевизоре юродствовал нечёсаный Малахов.
– Вы куда? – воспрянув ото сна, пробасила вохрушка.
– Я на курсы, – ответила Марина с интонацией опоздавшей школьницы, за что ей сразу стало стыдно.
– Четвёртый этаж, направо, до конца, – возвращаясь к Малахову, бросила вохрушка, – лифт не работает.
Пока Марина скакала по лестничным пролётам, её обмотал знакомый запах – студенчества и праздности. В голову пришла неожиданная мысль:
«Все институты, по большому счёту, пахнут одинаково, – подумала она, – молодостью. Отличаются лишь оттенки, определяемые специализацией…»
Четвёртый этаж. Длинный, длинный темнющий коридор, в конце которого свет. Единственная открытая дверь. Марина просунулась внутрь, выставив вперёд папку, словно щит. Извиниться за опоздание ей не дали.
– Вы – Марина? – спросила крупная тётка в диких бусах.
– Я, – ответила Марина.
– Мы вас заждались!
Тётка взяла Марину под локоть и отволокла в конец аудитории, где стояла сделанная из обшитых ватманами «раскладушек» ширма.
– Слава богу, вы пришли, – прошептала тётка, – а то я уже думала, что самой придётся позировать. Раздеться можно здесь, вещи положить вот сюда…
Марина посмотрела на неё поверх очков.
– …вот, деньги сразу возьмите.
В руке у Марины оказался пухлый конверт с улыбающимся Гагариным. Она снова посмотрела на даму, на этот раз сквозь стёкла, но это не помогло.
– Не буду вам мешать, – сказала тётка и ловко вынырнула из-за ширмы.
В створ между ватманами Марине было видно, что в аудитории находится минимум человек двадцать. И у каждого карандаш!
«Бежать, – пронеслось в голове, – бросить всё и бежать!»
Марина дёрнулась к выходу: до неё дошло, как красиво и элегантно её пробросили.
– Вот скотина! – прошипела Марина достаточно громко, чтобы её услышали.
Повисшая тишина за ширмой это подтвердила.
Послушав тишину несколько секунд, Марина неожиданно для себя успокоилась.
«А почему бы и нет, – сказала она себе, – во-первых, я обещала, а во-вторых, надо же хоть раз побыть на другой стороне баррикад. А в третьих…»
Что в третьих, Марина придумать не смогла, и стала раздеваться.
«Вляпалась в историю – не ной…» – приговаривала она про себя.
Она вышла из-за ширмы размеренной поступью раненого страуса. Взаимоисключающие желания прикрыться и не показать стеснительности привели к тому, что руки её вели себя ещё страннее, чем ноги. Взгляды рисовальщиков хватали Марину за все места так, как не терзал её первый кавалер, которого она допустила до груди.
Тётка в бусах указала пухлым пальцем на невысокую кушетку, накрытую фиолетовым полотенцем. Марина влезла на снаряд спиной вперёд, что есть сил стискивая бёдра. Сцепленные замком руки сами собой прикрыли лобок.
– Ну, давайте, начнём, – по-хозяйски сообщила тётка. – Сегодня у нас курс длительного рисунка. Это означает, что в отличие от прошлого занятия, когда модель меняла позу каждые три-четыре минуты, в этот раз она будет неподвижной на протяжении всего занятия.
Тётка повернулась к Марине.
– Как вы видите, сегодня у нас модель – женщина, её зовут Марина…
Марине послышалось: «модель женщины» и она удивлённо и настороженно посмотрела на тётку. Та, поймав её взгляд, наклонилась:
– Что-то не так?
– Нет, всё нормально, – мотнула головой Марина.
– Тогда, давайте-ка, я вас творчески разложу, – сказала она тихо, и принялась раскорячивать Марину на кушетке.
Задеревеневшая «модель женщины» не поддавалась.
– Спокойно, матушка, расслабьтесь, – ещё тише прошипела тётка, разгибая Маринины конечности.
Наконец, под действием уговоров и пухлых ладошек, Маринино тело приняло позу Иды Рубинштейн с портрета Серова, только развёрнутую к зрителю лицом.
– Вот так, – довольно произнесла тётка и накрыла оставшуюся незанятой Мариной часть кушетки фиолетовой тряпкой. – Представьте себя статуей, и всё будет хорошо.
Затем повернулась к аудитории, предоставив Марине на обозрение свой феноменальных размеров зад, подчёркнутый узкими клетчатыми брюками.
«С такой жопой – и носить штаны в обтяжку, – усмехнулась по себя Марина, – это надо быть очень смелой женщиной, или путать успокоительное с таблетками для похудения…»
– Приступайте к рисунку, – сказала смелая женщина, убрав, наконец, седалище из поля Марининого зрения. – Напоминаю, у нас с вами полтора часа с одним перерывом минут на десять, не больше. Потом нас отсюда со скандалом выгонят. Поехали!
Помещение наполнил знакомый Марине с детства шуршащий звук. Ох, как же это было давно! В прошлом веке, в прошлой жизни, на другой планете… Марина прошлась глазами по аудитории. К её удивлению здесь находились представители почти всех возрастов обоих полов. Больше молодых людей, конечно. Самым старым был, кажется, дед справа в углу, пускавший солнечные зайчики вспотевшей от напряжения лысиной.
Все присутствующие смотрели на Марину более или менее спокойно, кроме этого самого деда, который взирал на Маринины телеса с каким-то мрачным исступлением. Марине вспомнилась лекция по философии в её родном институте связи, когда незабвенный профессор Ильин, карабкавшийся по чьей-то извилистой мысли, вдруг упёрся именно таким взглядом в голые ляжки Наташки Прошиной, которая сидела на первом ряду в о-о-очень короткой юбке.
– Извините, – неожиданно произнёс прыщавый парнишка слева, подняв карандаш из-за мольберта, – вы не могли бы снять очки?
