Всё это повторялась многократно, и из раза в раз в участников этой жестокой церемонии вселялась надежда, что уж теперь-то рождённые остановят караван. Десятки, сотни близнецов на протяжении всего пути противостояли каравану. Хитростью проникали они в караван, чтобы из засады в спину убить властителя. Собирали войско, чтобы в открытом и честном бою победить, но всегда их ждала неудача.
«Может, попробовать и вызвать властителя на открытый бой?» – горько усмехнулся про себя Набалдян. Он отлично знал, что ни один из властителей каравана никогда не держал в руках оружия, но вот их дочери… Когда близнецы Салманассары нашли караван и первыми встали вдвоём у него на пути, не властитель Малкиран вышел на бой, как хотели того братья, а дочь его, Шаафа, одна встала против близнецов, и пали оба брата от её руки. И так было всегда, всегда дочери властителей оказывались сильнее.
И только через века, когда коварная Пинон обольстила братьев Гошама, поняли близнецы, что нельзя победить в бою караван. Многие тайны тогда открылись им, но и многое узнала Пинон. Но главное, тайну рождения, удалось сохранить. А вот тайна пути каравана открылась близнецам.
«Так что неизвестно, кто потерял, а кто приобрёл, – подумал Набалдян, смакуя пиво, – может, каравану суждено всегда защищаться».
Люди сами, своей жизнью, своей судьбой прокладывали путь каравану. Властителям надо только найти того, кто проложит путь своей жизнью. И ни разу они не ошиблись!
А близнецы… близнецы затаились, и лишь раз в жизни братья вставали на пути каравана, безуспешно пытаясь выполнить то, для чего их рожали. А выслеживать лазутчиков каравана они умели, а там недалеко и до стражников, хранителей жизни того, по чьей судьбе идёт караван.
И тысячи лет не прошло, как братья Азрикамы нашли того, кто пустил караван в свою душу и тем открыл ему дорогу. Легко расправились близнецы со стражниками, хранителями жизни, вошли в судьбу человека и встали рядом с властителем… И уже был приставлен кинжал к его груди и был занесён меч над его головой… А ведь знали братья, что нет того, кто может выдержать в себе неукротимость и страсть, клокочущую внутри близнецов. Не выдержал разум человека и настал в его душе хаос, в котором сгинули оба брата.
И были ещё братья Пашхура, первый из которых был искусным воителем, а второй – слабым и немощным. Но именно второй из братьев Пашхура нашёл тот путь, ту дорогу, идя по которой, можно остановить караван. Пока старший близнец рыскал в ущельях гор, пытаясь, напасть на след каравана, пока прятался от дочерей властителя, пока собирал отряд, младший проводил свою жизнь в каменных подземельях монастыря, там, где заканчивалась лестница в тысячу ступеней и где хранились свитки с жизнеописанием всех близнецов.
Давно сгинул без вести в ущельях старший Пашхура, так и не выполнив предначертанное, а младший всё бродил в подземельях, всё шуршал пергаментом свитков, всё рассматривал знаки на стенах. Глубоким старцем вышел он на поверхность и поднялся в келью, где из года в год, из десятилетия в десятилетие ждала его настоятельница. Долго беседовали они. Не раз посылали монахинь в хранилища подземелий за свитками, подтверждающими правоту близнеца. Не верила ему настоятельница, уж больно страшными казались слова, что вкладывал в неё младший Пашхура.
Одной крови, одного семени были властители каравана и настоятельницы монастыря. И всегда в день, когда властитель каравана выбирал из доставленных ему младенцев своего преемника, у ворот монастыря неведомым путником оставлялся младенец, девочка, которой суждено было стать настоятельницей.
Не могут близнецы остановить караван, не могут убивать властителей, не дано им такой силы. Зато могут разрушать души и убивать разум. Надо только найти того, кто, сам того не зная, впускает в себя караван, того, кто прокладывает ему путь. Убьёшь его, лишишь душу тела, в котором она живёт, остановишь судьбу человека смертью – и погибнет караван. В этом помогут близнецам хранители жизни, воины, которых направляет властитель защищать тех, по судьбе которых идёт караван. Только через них можно найти человека, в судьбе которого есть караван. Но нельзя близнецам входить в судьбу, нельзя прикасаться к душе. И есть, есть слова в свитках, которые слагаются в заклятья, запирающие хранителей жизни и открывающие близнецам тело и разум того, по судьбе которого идёт караван. И тогда закончится время слов и настанет время убивать.
Многое ещё хотел сказать младший Пашхура, но не справился разум настоятельницы: бросилась она со скалы, не дослушав близнеца.
«Выдержка и терпение. Вот уж чего нам всем не хватает и чему стоит поучиться у каравана. Сколько веков властители прячут караван, сколько терпеливо ждут, чтобы однажды уверенно и неотвратимо выйти из пещер, – подумал Набалдян, допивая пиво, – вот и ты, брат, кинулся сломя голову – и проиграл. Оставил меня одного против всей этой своры».
Недолго оставалось жить младшему Пашхура: через шесть дней, спускаясь в подземелье, споткнулся близнец на самом верху каменной лестницы в тысячу ступеней: то ли ноги подвели старика, то ли новая настоятельница не простила ему истины, но только посланные монахини не нашли его тело.
А ещё через тринадцать дней в ворота монастыря постучали, и усталый путник попросил крова и пищи.
Скрежет отодвигаемого стула вывел Набалдяна из задумчивости.
– Вы позволите? – перед ним стоял Доберман, в некотором подпитии, с бутылкой и наполовину наполненным стаканом в руках.
– Извольте, – Набалдян приглашающе указал рукой на место против себя. – Что празднуем? Ещё пива и порцию жареного мяса! – крикнул он бармену.
– А! – махнул рукой, усаживаясь за столик, Доберман. – Дали какую-то очередную премию и звание. Письмо пришло, да и звонили… приглашают приехать, получить. Вы лучше скажите, что человек в вашем чине и из такой серьёзной организации делает у нас в институте?
– Так убийство, – сказал Набалдян. – Кстати, вашей сотрудницы…
– Да, – вздохнул Доберман, – Оля Маркус, очень интересная была женщина.
– Мне было бы интересно знать ваше мнение о ней, – сказал Набалдян. – Чем занималась, круг её знакомств, и всё остальное в том же духе.
– Значит, у вас даже подозреваемых нет, – сказал Доберман. – Не говоря уж о чём-то, вернее, о ком-то более конкретно.
– Ваш отдел, он вообще, чем занимается? – спросил Набалдян.
– Вообще, мы философы, – Доберман сделал большой глоток из своего стакана, поморщился и неопределённо помахал свободной рукой в воздухе.
«Да, знаю я, кто ты и чем занимаешься», – подумал Набалдян, и в его голове всплыло досье на Добермана.
Начинал Доберман как чистый математик. Закончил одно из лучших учебных заведений столицы с красным дипломом и был оставлен на кафедре. Аспирантура, диссертация, но потом что-то у него не заладилось, и его попросили с кафедры. Говорили, что спал с женой профессора-наставника или соблазнил дочь проректора института, которая к тому же была замужем. И хотя всё это были не более чем слухи, но выперли подающего надежды учёного из института с треском.
