Отец, презирающий весь мир, небрежно отказывающий в праве на жизнь миллионам людей. Умри Алан Риккин хоть тысячу раз, это все равно не стало бы справедливым воздаянием за его грехи.
У них с Кэлом было намного больше общего, несмотря на все различия между ними, незримая связь возникла с самого первого дня, когда он появился в реабилитационном центре. Как и ее отец, Кэл хотел, чтобы София была с ним. Но он хотел, чтобы она сохранила в себе все то, что отец и орден тамплиеров стремились уничтожить: ее вдохновение, любознательность и способность сострадать.
– Я не могу этого сделать, – прошептала София.
И внутри у нее что-то дрогнуло от этих слов.
«Я была несчастной всю свою жизнь. И смогу жить, даже если стану еще несчастней».
Кэл все с той же добротой посмотрел ей в глаза, потом спустился взглядом к ее губам и снова заглянул в глаза.
– Ты… сможешь.
Медленно, очень медленно он наклонился к ней.
София закрыла глаза.
От Кэла не пахло одеколоном, накрахмаленным воротничком и шерстью дорогого костюма, как от ее отца. Он пах потом, кожаной одеждой, скрытой под мантией тамплиера, и свежестью вечернего дождя. И вдруг София захотела только одного – сбежать от тамплиеров, от их лжи и от отца, который был олицетворением всего наихудшего в ордене. Узнать, кто такая та женщина, которая смотрела на нее из круга ассасинов, вызванных «Анимусом».
Но это было неосуществимое желание. Ее бы не спас даже прыжок веры. Ее отец – чудовище, но это ее отец, единственный, кто у нее есть. Орден, к которому она принадлежит, чудовищно заблуждается, но это единственный мир, который она знает.
Кэл почувствовал ее состояние и двинулся к залу, почти бесшумно, лишь тихо шурша одеждой. Она осталась стоять, дрожащая и еще более потерянная, чем когда-либо прежде.
Глубоко вздохнув, София попыталась успокоиться. До ее слуха долетел голос отца:
– Воздадим славу не себе, но будущему. Будущему, которое необходимо очистить от Кредо ассасинов.
«Очистить». Так он сказал, покидая здание фонда «Абстерго», – хладнокровно отдал приказ убить всех заключенных. Пациентов! София тряхнула головой, сбрасывая оцепенение, словно она возвращалась к реальности из мира иллюзий, пробуждалась от наркотического сна, полного невыносимых кошмаров. Новая волна аплодисментов захлестнула зал.
В юности отец учил ее играть в шахматы. Но она не увлеклась игрой с такой страстью, как наукой, желанием проникнуть в тайны мироздания. И многие годы София не прикасалась к шахматной доске. Но сейчас ей вдруг вспомнился немецкий термин «цугцванг». Дословно он переводится как «двигаться по принуждению» и описывает положение, в котором любой следующий ход игрока оказывается для него невыгодным. И сейчас София была в таком положении: предупредить отца или ничего не предпринимать и позволить случиться тому, что должно случиться.
Ассасин… или тамплиер.
Слезы, которые она так упорно сдерживала, наконец прорвались и потекли по щекам. София даже не пыталась их утереть и никак не могла понять, почему она плачет. И по кому.
– Дамы и господа, – объявил отец знакомым тоном – торжественным, громким, с ноткой волнения. – Позвольте предъявить вам… Яблоко Эдема!
Зал взорвался. София не подозревала, что сдержанные тамплиеры могут так бурно выражать восторг и одобрение.
София продолжала стоять, будто окаменела. Она не могла пойти с Кэлом и не могла остановить его.
И тут раздался крик.
Время странно замедлилось, звуки поднявшейся паники казались далекими, приглушенными. Сама София не кричала – в этом не было смысла. Мимо бежали обезумевшие тамплиеры, ища спасения. Их восторг от идеи уничтожить всех ассасинов растворился в ужасе, вызванном появлением одного-единственного ассасина, который нанес удар в самое сердце ордена.
София развернулась и медленно, все еще пребывая в заторможенном состоянии, пошла по направлению к залу – против потока бегущих, спотыкающихся, путающихся в своих мантиях тамплиеров. Она почувствовала, как кто-то на ходу коснулся ее руки, оставив в воздухе след запаха пота и свежести дождя, а потом исчез.
Он мог убить без разбора еще с десяток заклятых врагов, но пришел забрать жизнь только одного человека.
Забрать только одну вещь.
София поднялась на сцену, где не было никого, кроме тела ее отца. Убийца был искушен в своем деле: быстрое движение клинка – и практически мгновенная смерть. В этом убийстве было больше милосердия и сдержанности, чем в самом Алане Риккине.
Из раны все еще текла кровь, образуя лужицу под неподвижным телом. От слез у Софии плыло перед глазами, она с трудом перевела взгляд с лица отца на его правую руку.
Яблоко Эдема исчезло, вместо него в мертвой руке лежало обычное зеленое яблоко.
Цугцванг.
И словно что-то оборвалось внутри у Софии.
– Это моя вина, – произнесла она.
Это было не самобичевание, а истинная правда. Она была соучастницей, она желала этого, и каждый ее шаг неумолимо вел к этому мгновению – и вот ее отец лежит на синем ковролине сцены в луже крови. Она сжигала себя, чтобы произвести впечатление на этого человека, пытаясь своим умом, своими научными открытиями завоевать его любовь. Она прилагала невероятные усилия, чтобы найти для него Яблоко, и она нашла. Но была слишком слаба, чтобы выразить отцу открытое неповиновение, когда он обнажил перед ней свою истинную природу.
И она не смогла предупредить отца, когда ассасин пришел его убить.
– Я верну Артефакт старейшинам, – услышала София свой собственный голос.
К ней подошел Макгоуэн, но она не могла отвести глаз от того, что видела перед собой. И смотрела она не на лицо отца, не в его застывшие от удивления глаза, а на зеленое яблоко в его руке.
В этом зеленом яблоке не было необходимости. Это было послание тамплиерам… и Кэл предугадал, что София увидит его первой.
Что бы ни сделал Алан Риккин, он был ее отцом – единственным родителем. Сейчас она стала сиротой. Кэл не просто забрал у него жизнь, забрал возможность измениться. Лишил Софию шанса сблизиться с отцом, достигнуть взаимопонимания и наконец начать уважать человека, связанного с нею на уровне ДНК. И теперь она никогда не сможет задать отцу вопрос и выяснить, кем была та женщина с ее лицом в капюшоне ассасина.
Каллум Линч оборвал настоящее Алана Риккина, вместе с ним и его будущее растворилось, как голографические фигуры, создаваемые «Анимусом» в процессе имитационного моделирования.
А этого дочь Алана Риккина не сможет простить.
– Линч, я сделаю это ради себя, – сказала София.
Она почувствовала, как мурашки побежали у нее по спине. Внимание тамплиеров было направлено на нее. Слезы больше не текли по ее побледневшему лицу. Она сжалась и застыла от горя, как кровь, что больше не текла из раны отца. Она медленно повернулась, точно зная, кого увидит у себя за спиной.
