— Действие третье, — объявляет Миша. — В хижине двое — Ларе и его копия. Копия стоит с чемоданом: «Они ждут меня, я уезжаю». Какую-то фотографию снимает со стены: «Я возьму с собой это?»
— Зачем тебе — там? — спрашивает Леня.
— Не знаю, на память, — отвечает Миша. — Завидуешь мне?
Леня пожимает плечами.
— Может, вместе поедем? — предложил Миша. — Давай, поехали!
— Но как? — спрашивает Леня. — Кто я там буду — с тобой?
— Дальше все садятся на корабль и уплывают, — подытоживает Миша. — Герой стоит на причале и смотрит им вслед.
— …Полностью смирившись, что настоящий — тот! Ну? Что? — Леня тоже пошел на посадку. — Финал? Занавес?
Я:
— Не хватает последнего аккорда.
— Ах да, — спохватился Миша. — Вдруг айсберг сталкивается с кораблем. И тот бесследно исчезает, то ли затонул по-настоящему, то ли превратился в льдину или растаял, как мираж.
— А герой стоит и не понимает, что это было такое, — говорит Леня. — Прощание с прошлым? Новое испытание? Очередной круг чистилища? И Космическая Тишина поглотила его. Ты должен написать эту пьесу! — сказал он Мише. — Только ты сможешь это сделать, больше никто… А ты, Марин, не пиши ничего, не надо! — воскликнул Леня, шагая по равнинному побережью залива Королей прямо вдоль семьдесят девятой параллели. — Мишка молодой, он еще только начинает прорываться в другие измерения, к самой сути Бытия. А ты, мать моя, жизнь свою просвистевшая над ксерокопиями просветленных даосов, давно должна прекратить суетливые попытки напоминать человечеству о запредельном. Но уже стать светом, растерять всю тяжесть. И тогда ты и Мишка, к нему это тоже относится, распахнете крылья и полетите.
И он помчался в сторону холмов, по сучьим полярным выселкам, обгоняя нашего Вергилия — Волкова, по бездорожью аллювиальной равнины, приводя в движение огромные массы гравия, принесенные с гор талой ледниковой водой, размахивая руками, убежденный в своем соприкосновении с высшими сферами.
— Ты, Леня, резонер! — крикнул Миша.
— Да, я резонер, — гордо отвечал Леня, прыгая с камня на камень, скользя по обкатанному древнему гравию. — Я резонирую на эти крутые голые склоны!
У подножия горы круглые камни сменились массой расколотых глыб, острыми гранями они цеплялись за башмаки, резали подошвы, но Леня, взвинченный, наэлектризованный, карабкался вверх. Я тоже старалась не отставать. Но быстро устала, замедлила ход: «Леня, Леня!» Да куда там. Суфии говорят — мир так устроен: жены, матери, дети — это всего лишь дорожная встреча. Нет у нас никого, не принадлежим и мы кому-либо. Недаром я всегда опасалась, когда Леня уезжал без меня куда-нибудь, что он за неделю забудет, кем я ему прихожусь. А тут, замечаю, он и со мной начал забывать, как позабыл уже многих и многих, с кем его сводила судьба.
Как-то у себя на Урале Тишков шел на пруд купаться, а ему навстречу мужик с веслом.
— Лень, — говорит, — ты, наверно, меня забыл? Мы с тобой в одном классе учились. Я Вовка Приставка. Дай десять рублей опохмелиться.
Леня дал. А тот говорит:
— На десять рублей ничего не купишь. Дай еще пятьдесят.
Леня дал. Тот взял, и на этом они расстались еще на полвека, а то и навсегда.
Хотя Леня Приставку не вспомнил и не узнал, встреча двух одноклассников подарила мне крошечную надежду, что и в этом случае с моим мужем возможен продуктивный диалог.
Видит Волков: Леня в раж вошел. Ладно, думает, не буду ему совать палки в колеса. Встал посередине склона в ватнике, подпоясанный ремнем, с карабином на плече и кричит вверх:
— Лезь, Леня, лезь! Лезь! Лезь! Ты там такое сейчас увидишь!!!
Потом опустил голову, увидел, что я забуксовала, и мне вниз — доверительно:
— Не лезь, Марина, не лезь! Там вообще ничего нет!..
Все расслабились, притормозили, только Рут Литтл, не замедляя шаг, уверенно преодолела каменистые кручи и оказалась на вершине быстрее Лени. Я всю дорогу исподволь наблюдала за ней и обнаружила, что Рут владела тайной квантового движения, а также древним искусством созидания себя и окружающего мира. Ее сердце настолько полно миролюбия, что вокруг нее постоянно происходило множество маленьких чудес.
Например, она искупалась в Ледовитом океане. Разделась, вошла в воду и поплыла. С наслаждением…
Леня мне потом говорил, что на гребне горы рядом с этой женщиной он ощутил странное погружение в одиночество — но одиночество с бескрайним горизонтом и широко рассеянным светом. Это была огромность в чистом виде, лишенная примет какого-либо пейзажа. Ничего, кроме Истока.
Постепенно внизу стали вырисовываться следы фантастической, никому не нужной жизни среди отрешенных остроконечных заснеженных гор. Слева, у самого берега, как игрушки, разбросанные каким-то небесным ребенком, сыном богов, лежали тут и там домики Ню-Олесунна. Справа в голубом зеркале залива ясно и неподвижно отразились три короны, три короля — три пирамидальные вершины.
Леня достал фотоаппарат и хотел снять бездонную голограмму — солнце, небо, горы, залив, его полутона и переливы и маленькие белые кораблики айсбергов, но потом махнул рукой на свою бессмысленную затею. Все это был если не мираж, то божественный спектакль, разыгранный Рут Литтл специально для Лени, сумевшего взобраться на гребень гор. Фантазия Творения разворачивалась в сознании смотрящих, а никак не в объективной реальности, поэтому не запечатлелась даже на матрице камеры «Кэнон 5D, Марк II».
А на фоне трех корон, трех вершин, высилась четвертой короной треугольная металлическая мачта, три опоры внизу, вверху — площадка для зачаливания дирижаблей. Давно уж нет этих легендарных летательных аппаратов, а мачта все еще стоит, ожидая возвращения последнего дирижабля «Италия», улетевшего отсюда на Северный полюс летом 1928 года. Он пропал в огромном белом пространстве, унося с собой пятерых участников экспедиции Нобиле.
Двумя годами раньше на эту мачту карабкались Руаль Амундсен, Линкольн Элсуорт и полковник Нобиле с собачкой Титиной за пазухой, чтобы забраться в гондолу «Норвегии» и совершить небывалый перелет от западных берегов Шпицбергена — пересечь Северный полюс, сбросив на него флаги Италии, США и Норвегии, и приземлиться на Аляске.
Хотя русский летчик Ян Нагурский за месяц до Первой мировой уверенно сказал: «Только авиация как колоссально быстрый способ передвижения есть единственная возможность пролететь над Северным полюсом».
Такие вот гордые слова произнес отважный Ян Иосифович — не знаю, имел ли он в виду свой крошечный гидросамолетик, который в разобранном и упакованном виде приплыл с ним к берегам Новой Земли для поиска пропавших экспедиций Брусилова и Седова, на борту судна «Печора» в метелях и штормах несколько раз собран, разобран, собран, разобран, мотор у него барахлил, шатун третьего цилиндра сломан, погнулся главный вал, ничего, двигателем в пятьдесят лошадиных сил он распугал всех полярных медведей и, ориентируясь по шлюпочному компасу, полтора месяца парил над забитыми льдом проливами, в сплошных облаках, порой лишь на одной воле пилота.
