Пробил час мешочка. Бет вытащила его из-за пазухи и долго стояла — выкладывала угольками на поверхности льдины слово NOMAD, что означает «кочевник». Она так углубилась в это занятие, что и не заметила бы, если б «Ноордерлихт» поднял якорь и умчался на всех парусах.
Негаданно обретя Имя, стамуха-вековуха, избранная и отмеченная тайнописью Бет, качнулась на волне, медленно оторвалась от земли и поплыла.
Бет глядела вслед ледяному кочевнику, окруженному множеством безымянных льдин, и представляла себе его путь — мимо Земли короля Карла, в глубь Полярного моря. Может, он станет на время пристанищем тюленя или уставшего медведя, который плывет уж вторую неделю, исхудал, едва живой, а все нет и нет льдины, где он мог бы преклонить голову, выспаться и подзакусить пойманной рыбой.
Однако, скорее всего, льдину Бет ждала судьба нынешнего арктического льда — той же осенью истаять под лучами солнца, бесследно раствориться в океане, а не стать вечным странником и кочевником, как это было сотни тысяч лет.
Прямо не верилось, что еще недавно жизнь здесь шла своим чередом: поздней осенью заливы покрывались фиордовым льдом и береговым припаем. От столкновения ледяных полей громоздились торосы. Покрытые кристаллами соли, еще неокрепшие, молодые, пускались в странствие по океану, ложились в дрейф колючие «солончаки», бугорчатые и ядреные стамухи, зеркальные или заснеженные «блинчатые» льдины. А также торжественные айсберги — колоссы пресноводного льда, отколовшиеся от береговых ледников.
И все это сияло сверх всякой меры, играло и переливалось — от серебристого и млечного через лазурь и голубизну до кубовой, сапфировой, я не знаю — яхонтовой синевы! В языке эскимосов существует двести эпитетов для обозначения снежного и ледяного цвета. В русском их три-четыре, как нам этого хватает? В английском и вовсе один: white! Я не имею в виду цвет светлого воздуха или отсвет снежной белизны. Без особых метафор.
И эти многомерные льды, дремучие, тяжелые, на первый взгляд недружелюбные, служили надежной опорой и фундаментом, первоосновой всему, что тут движется и существует. Скажем, редкая белая чайка, занесенная в Красную книгу, объект исследования и вожделения орнитолога Волкова, — белая-белая, белее на белом свете не сыскать, лишь на крыле во время заката сверкнет неуловимый розовый отлив. Ее так и зовут «любительница льдов цвета слоновой кости» — она никогда не садится на воду, а только на краешек льдин и с высоты своего положения охотится на проплывающих мимо рыб. Белые чайки непоколебимо верны местам гнездования, а если нет льда — колония исчезает.
Кого ни возьми — хоть кольчатых нерп, хоть моржа или морского зайца-лахтака, — для здешней живности морской лед — это отчий дом, доступ к воде и еде, заслуженный отдых, спасение от хищников, душевное тепло, семья, приплод и родительские заботы.
И местные «лапландцы в кухлянках», как Миша уважительно именует северные народы, промысловики и охотники, своим укладом опирались на родимые арктические льды, свободно до весны передвигаясь по скованному льдом океану на упряжке собак, на оленях, на лыжах.
Лед в Арктике — это их всё.
И вдруг, считай, за последние десять лет, арктическая вселенная неузнаваемо преобразилась. Началось великое таяние льдов. Арктические берега покрыты свежими ледниковыми шрамами, на каждом шагу мы обнаруживали туманные русла недавно отступивших глетчеров. Кингсбей теперь не замерзает зимой, как раньше. Та же история в Гренландии, на Аляске, в Канаде, на севере России. Впервые за 125 тысяч лет Арктика растаяла до такой степени, что в июле можно доплыть до Северного полюса на обычном корабле! Жители вместо саней пользуются лодками. А зверье, прямо на глазах лишаясь гостеприимных и обжитых льдин, бродит сиротливо по береговым скалам и камням.
Бет провожала в плавание своего Кочевника, желая ему продержаться как можно дольше, набраться силы за долгую зиму, нарастить ледяные бока, и весной, и летом продолжать путь, огибая архипелаги, заплывая в проливы, посещая далекие неведомые воды, встретиться с белой чайкой, приютить медведя или тюленя. Будь здоров, лед, странствуй по Арктике, не тай, держись, дружище! So long, до встречи на этой Земле! — как говорят мореманы.
Художественный перформанс Бет подвиг на артистические высказывания весь наш легко воспламеняющийся экипаж. Народ заметался вокруг лениво лежавших на песке льдин, выбирая себе подходящую, каждому хотелось сотворить что-то важное, весомое, нетленное. В средней полосе распространено похожее занятие — когда самодеятельные скульпторы бродят по лесу, высматривают коряги, а потом ваяют одержимо гнома или грибок из корешка или скрученного ствола березы.
Боб Дэвис, вооруженный пилой и топориком, набросился на огромную стамуху, распугав куличков-песочников, «калидрис маритима» — Андрей величал их по-латыни. Осколки льда летели во все стороны, и через полчаса из-под руки известного канадского архитектора возникло на редкость простоватое кресло, которое за минимализм вполне можно причислить к разряду стульев.
— «Экологическое сидение для жителя Арктики»! — прокомментировал свое творение Боб. — Никакого вреда окружающей среде. Когда житель севера отдохнет и отправится дальше, кресло займет тюлень или глупыш!
Рут Литтл колдовала в сторонке над глыбой в форме громадного яйца. Она высекала лик человеческий, а будь у нее побольше времени — сотворила бы ледяного Голема, и дунула в лицо его дыхание жизни, и стал бы он душою живою, и появился бы у нас еще один участник экспедиции.
Неугомонный артивист Кевин акварельными красками рисовал на льдине людей с оленьими головами и человекоптиц, фотографируя каждую фазу их движения. Он начал снимать анимационный фильм, и теперь все вокруг служило ему декорациями: огромные камни, заснеженные ледники, гладь моря и небесный свод.
Поэт Ник Дрейк не стал запариваться с идеями, он просто разделся по пояс и попросил запечатлеть себя рядом с айсбергом. Так они и стояли — Ник и «айс», голые, розовые и беззащитные, только у Ника на голове была шапка, а у айсберга — ничего.
Многие стамухи, обточенные солеными водами Полярного моря, выглядели готовым творением какого-то гениального сюрреалиста. Айрис Хослер, художница из Канады, выбрала ледяную скульптуру — сплошь в излучинах, промоинах и изломах, улеглась, как тюлень, на его вершину и поползла сквозь прозрачные тоннели, подныривая под хрустальные арки, просачиваясь в отполированные волнами полости.
Все мореплавание Айрис не расставалась с блокнотами, в карманах ее большой непромокаемой куртки хранились кисточки, фломастеры и карандаши. В отличие от Лени, который меланхолично обозревал окрестности через видоискатель «Кэнона», пока еще мысленно прилаживая к пейзажу свой недостроенный светящийся месяц, а рисовал карикатуры в теплом кубрике после сытного обеда, Айрис ныряла в норы айсбергов или вскарабкивалась на крутые скалы, чтобы достать огрызок карандаша и свой сто двадцать… мы уже сбились со счету какой альбомчик, и, невзирая на свист ветра, падающий снег или холодный туман, замерзшими пальцами зарисовать потеки ледниковой грязи, пятна растаявшего льда, следы песца или причудливые эрозии почвы, затянутые осенним ледком.
