Землю для горных террас обычно доставляют пешим ходом в корзинах из долин и обрабатывают мотыгами, лопатами, граблями, только раз мы встретили крестьянина с плугом. Более или менее современных оросительных каналов и водохранилищ вроде бы нигде не было — лишь древние каменные или деревянные акведуки протяженностью чуть не до десяти километров.
— Намастэ! — говорили мы редкому встречному. — Здравствуйте!
— Намастэ! — отзывались нам все и улыбались.
«Кой черт их сюда занес?» — наверное, думали случайные путники и крестьяне, с любопытством погладывая на нас с Лёней.
Но виду не подавали.
16 глава
Пусть он грядет одиноко, подобно носорогу!
Кази был очень молчаливый. Когда мы отдыхали, он садился в отдалении на камешек и полностью сливался с окружающей средой. Про снежного человека он слышал от своих сородичей, но никогда не видел. Однако мальчиком находил иногда на каменных склонах и ледниках помет незнакомого животного с останками крыс и червей — Кази считает, что это помет йети.
Конечно, он побаивался снежного человека. То же самое чувство испытывал он в отношении молчаливых каменных громад, окружавших нас. В его деревне ходили слухи об ужасах, подстерегающих путника в зоне снегов, о богах и демонах и чудовищах куда страшнее снежного человека — они охраняют вершины и карают всякого, кто осмелится проникнуть туда.
Зато медведей Кази Гурунгу встречать приходилось — и не раз. Особенно здесь, в гуще великого леса, на сырых дорогах тропических гималайских джунглей, которыми шагали мы от рассвета до темноты среди таких высоких деревьев, что если поглядеть на крону — свалится с головы шапка.
Деревья были старые и замшелые. Признаться, я уж никак не ожидала в нашем суровом походе повстречать непролазные банановые заросли, древовидные папоротники, магнолии, кипарисы, лавровые деревья, белые акации и громадные дерева мимозы, увитые лианами, перцем, диким виноградом, причем на стволах и на ветвях этих реликтовых гигантов распускались яркие крупные орхидеи!..
Звон цикад, птичье пение!.. Сквозь густую листву почти не пробивался солнечный свет, и внизу царил вечный полумрак, написала бы я с удовольствием, так обычно пишут о южных тропических лесах заядлые путешественники. Но про солнце не было и речи. Стоило нам войти в лес, как на предгорья и южные склоны Гималаев — гром и молнии! — хлынул натуральный тропический ливень.
Лёня сразу вспомнил случай, когда одной молнией во время международного футбольного матча убило семерых футболистов.
— Мы, уральцы, испытываем панический страх перед грозой. Не знаю, как у вас в Гималаях, — говорил Лёня мне и Кази, — а у нас в Нижних Сергах только недавно стали применять громоотводы.
Молнии сверкали со всех сторон, и одна молния ударила где-то рядом. Сверху пахнуло опаленными электричеством листьями. На головы посыпалась труха, и с криком запрыгали с дерева на дерево обезьяны.
Я бы не удивилась, если б, напуганные грохотом, выскочили дикие быки гауры, из мангровых зарослей вылез крокодил или пересек тропу тигр.
Не дай бог, конечно, а то я недавно узнала, что в Непале бенгальский тигр съел пятерых туристов, устроивших пикник немного южнее Катманду. Тигр напал до того неожиданно, что спастись ухитрился только один человек — он едва успел залезть на дерево. Тигр терпеливо ждал его под деревом два часа и, не дождавшись, ушел. Теперь этого хищника разыскивает полиция.
Да, на заре двадцать первого века никто вам не скажет определенно — кто таится в джунглях Гималаев. А между тем, в лесах Бутана обнаружили новую породу обезьян и целые стада оленей шу, хотя считалось, что эти олени давно вымерли.
…Но из всей многообразной фауны непроходимых джунглей нам с Лёней навстречу выпрыгнула из травы только пучеглазая пупырчатая бенгальская жаба.
Дождь лил и лил, и тропа превратилась в коричневый бурный поток, по которому катились камни, плыли ветки. Высунув из воды маленькую черную голову, мимо нас грациозно проплыла змея.
— Надеюсь, она не ядовитая? — благожелательно спросил Лёня.
— Эта вроде нет, — ответил Кази, приглядевшись. — Хотя здесь встречаются кобры и водятся скорпионы.
— Ну, мы влипли! — сказал Лёня, кутаясь в синий китайский дождевик.
Я же у себя под плащом прятала от дождя зачитанного до дыр Будду. «Три корзины» Его изречений гудели у меня в руках и обжигали ладони.
Я свободен от гнева, свободен от гордости, мое жилище не покрыто крышей, и огонь мой потух, — ты можешь дождиться, о небо! Как бык, порвал я все узы, как слон, я прорвался сквозь чащу ползучих растений, — так говорил Совершенный, — я не войду вновь в утробу рождений!
Избегая холода и жары, жажды и голода, ветра и палящего солнца, ядовитых мух и змей, избегая всего этого, ты, подобно носорогу, в одиночестве держи путь свой!..
О, великий пустынник! С опущенным взором, с утихшими чувствами, не затемненный целым миром, ты гряди одиноко, подобно носорогу.
Между деревьями заклубился туман. То ли облака так потяжелели, что опустились на землю, то ли мы увидели, как эти облака возникают.
Когда полил дождь, Кази ничуть не расстроился, будто не разверзлись хляби небесные, не начался всемирный потоп, а просто забарабанил по листьям мелкий дежурный дождичек, какой нередко случается в здешних местах.
И действительно, спустя час или полтора дождь кончился. Кази объяснил нам, промокшим до нитки, шлепающим по воде в покрытых плесенью кроссовках, что это еще не муссон, это просто обычное дело, а когда придет муссон, мы сразу поймем. Его заявление придало нам бодрости, хотя тропинка еще бурлила под нашими ногами.
Через пару часов бесконечного скользкого подъема мы очутились на возвышении, откуда великий лес простирался под нами — округлые ярко-зеленые холмы древесных крон. От них поднималась легкая синеватая дымка, пахнущая орхидеями, прелой листвой. И эта дымка смешивалась с облаками, придавая им новый цвет, серо-голубой.
Как летучие рыбы из океана, выныривали из листвы скворцы, тучи южных индийских скворцов майну. Я сразу вспомнила Лёню Бахнова. (Есть, есть у меня еще дорогие моему сердцу Лёни — Лёня Бахнов, Лёня Яхнин и Лёня Юзефович. «Все они красавцы, — как пел Окуджава, — все они таланты, все они поэты…».)
Так вот, Лёня Бахнов, когда мы с ним только познакомились, в Малеевке, на лыжне, прочитал мне прекрасное стихотворение, сочиненное им — про скворца:
Если был бы я художник,
Я б купил себе скворца,
Жизнь казалась бы прекрасной
От начала до конца!..
Быстро обсушив крылья, стаи скворцов погружались обратно в листву, где им было чем поживиться. Гигантские деревья буквально кишели жизнью: красноголовые дятлы, мухоловки, золотистые иволги… Похоже, что некоторые птицы и белки рождались, вырастали и умирали, не покидая эти вместительные кроны.
