Старый Шатенэ, понятное дело, толпится вокруг своей построенной в XI–XIII веках церкви Сен-Жермен-л’Оксеруа, где целы красивые капители на колоннах романской архитектуры, да и еще много чего хорошего уцелело. А гулять нам лучше всего по улице Доктора Ле Савурё, которая уходит в гущу парка. Поначалу набредешь в зелени на замок Розерэ XVII века (несколько, правда, расширенный Людовиком XVI, стало быть, уже в XVIII веке), потом улица Доктора незаметно перетечет в улицу Шатобриана и пойдет вдоль долины Валь-д’Ольне, а потом уж вдоль Волчьей Долины, в которой мы и отыщем (ищите дом № 87 по улице Шатобриана) знаменитый Дом Поэта, где целых десять лет жил поэт, публицист и эссеист, занимавшийся политикой, а позднее добившийся разных непыльных должностей, да вдобавок еще возлюбленный самой что ни на есть мадам Рекамье – Рене Шатобриан. В середине XX века благородный доктор Ле Савурё держал здесь нечто вроде дома отдыха для писателей, в котором мирно скончался в 1956 году писатель Леото. А к 1960 году доктор Ле Савурё решил одарить своим имуществом сразу три благородные организации: оставить поместье Фонду Ротшильда, мебель – Институту Пастера, а книги – Обществу друзей Шатобриана. И вот тогда власти департамента Верхней Сены и Общество друзей Шатобриана решились на подвиг – купить все, собрать (и еще дополнить) коллекцию и создать здесь, как пишет автор одного замечательного французского путеводителя (Доминик Дюма), «дом писателя, наподобие того, что существует в Италии в память об Ариосто, в Англии в память о Шекспире и Диккенсе, а в Германии – в память о Гёте». Эта фраза из путеводителя напомнила мне стихи, которые любил цитировать в нашем университетском курсе белорусской литературы доцент Мочульский:
У белорусов же нету поэта,
Пусть же им будет хоть Янка Купала.
Так или иначе, Волчья Долина в Шатенэ-Малабри, в двух шагах от Парижа, обзавелась Домом Поэта, где сохраняется все-все как было, и даже лучше (то есть дом Шатобриана был расширен, достроен и украшен). Сам Шатобриан очень любил этот дом. Он сам перестроил и достроил купленный им скромный домик, превратив его в истинный дворец, и провел здесь десять счастливых лет. Серьезные историки называют эти годы «второй ссылкой» мятежного Шатобриана. В первый раз он уехал из Парижа в незабываемом 1793 году в Лондон, и сделал это вовремя: его брат и невестка погибли на эшафоте, мать и сестры томились в тюрьме. Но в 1801 году Шатобриан вернулся, был вычеркнут из списка эмигрантов, его начали печатать, он имел успех и был назначен секретарем французского посольства в Риме, совершил замечательное путешествие на Восток. Однако к 1807 году между Шатобрианом и Наполеоном произошло некоторое охлаждение. В каком-то очерке, напечатанном в «Меркюр де Франс», Шатобриан обмолвился, что Тацит переживет Нерона. Наполеон был в ярости: он был уверен, что он, Наполеон, переживет всех неронов и тацитов. Тогда Шатобриан и избрал для себя место ссылки («внутренней эмиграции»), совсем, впрочем, недалеко от Парижа. Шатобриан украсил дом в Волчьей Долине элегантным портиком и насадил в благоухающем травами саду экзотические деревья, которые должны были напоминать ему недавнее странствие. Более того, Шатобриан писал (тайно, конечно) антибонапартистскую брошюру, в которой он и выступил, как говорится, с открытым забралом (уже, впрочем, после изгнания Наполеона, во времена терпимого русского императора, вступившего в Париж). Шатобриан клеймил в брошюре террор Наполеона, который убил герцога Энгиенского (признаем, что Наполеон все же недотягивает до своих полутораметровых русских поклонников вроде Ленина или Сталина, которые и за меньшее убили сотни писателей, а десятки миллионов невинных крестьян сгноили по лагерям). Шатобриан требовал в своей брошюрке возвращения Бурбонов… Это была неслабая брошюра. Реставрация вознаградила Шатобриана с обидным опозданием на несколько месяцев. Впрочем, уже в 1814 году он стал послом в Швеции, пэром Франции, министром, а потом и полномочным посланником в Берлине и, наконец, послом в Лондоне. Не только власти, но и судьба вознаградила темпераментного публициста-поэта: на обеде у знаменитой мадам де Сталь она послала ему прекрасную возлюбленную, умницу и красавицу, «Красавицу из Красавиц». Звали ее Жюльетта Рекамье, и молва о ее красоте, доброте, искусстве общения, даре дружбы, о ее вкусе и образованности давно перешагнула тесные границы Франции. Сам Шатобриан (одним из первых создавший и портрет ее, и миф о ней) рассказывал, что немец Шамиссо, добравшийся с экспедицией Коцебу до Камчатки, увидел там изумительный портрет мадам Рекамье. Куда уж дальше Камчатки! И в заснеженном Санкт-Петербурге государь император и княгиня Нарышкина знали, что ходить даме нужно в белом, как это делает Жюльетта Рекамье…
Мадам Рекамье поселилась в бывшем доме Шатобриана в Волчьей Долине в то время, когда хозяин, в очередной раз поссорившись с правительством, покинул этот дом (мадам Рекамье поселилась у Матьё Монморанси), а вскоре она стала хозяйкой салонов (главный из них был в Л’Абэ-де-Буа), через которые прошли чуть не все, кто добился известности во Франции и в Европе, – и старый Лагарп, и молодой Бальзак, и Гюго, и Меттерних, и Веллингтон, и Гизо, и Бенжамен Констан, и Ламартин, и мадам де Сталь… Но царил в ее салоне именно Шатобриан, там он впервые читал свой шедевр «Замогильные записки». Когда вспыхнула любовь между Шатобрианом и Жюльеттой, ему уже было почти пятьдесят, но он говорил, что она все же смогла изменить его, воспитать. Впрочем, он по-прежнему делал высокую служебную карьеру, и она помогала ему, чем могла.
О хозяйках салонов во Франции написано почти так же много, как о королевских фаворитках. В салонах решались некогда проблемы литературы, искусства, политики и дворцовой жизни. Французские авторы утверждают, что при отсутствии радио и телевидения салоны служили распространению любой информации, вплоть до научной. Служили ли салоны для сбора информации, не знаю. Может, это стало новинкой XX века (ленинградский критик В.И. Соловьев сам выпустил книгу о том, как он в 60-е годы прошлого века «держал салон» в Питере, а отчеты о его деятельности относил «куда надо»). Но на дворе уже XXI век, так что, может, салон – это попросту то самое, что ныне пренебрежительно называют тусовкой…
Мадам Рекамье перевидала всех и знала всех в Париже и в провинции, дружила с братьями Наполеона Бонапарта и другими членами его семьи (сам он отчего-то утверждал, что даже не был в нее влюблен, но это вовсе не говорит в его пользу), она всегда оказывалась в нужную минуту в нужном месте. Возьмем, к примеру, любой грустный или веселый день французской истории. Хоронят, скажем, бывшую императрицу Жозефину, которая простудилась, гуляя по парку с русским императором. Дочь Жозефины королева Гортензия воздержалась от поездки на похороны, так как она ублажала в тот вечер (и вероятно, назавтра тоже) того же самого императора перед его отъездом из Франции. Так вот, кто же присутствовал на этом решающем, победоносно-похоронном императорском рандеву? Все те же – мадам Рекамье (близкая подруга Гортензии) и мадам де Сталь, две из трех главных граций эпохи Консульства и Первой империи. Только две, потому что третью только что зарыли в сырую весеннюю землю…
А жила тогда Жюльетта все в том же бывшем шатобриановском доме, что и ныне красуется на улице Шатобриана. Во дворце под сенью экзотических деревьев. Нет, что ни говори, в Волчьей Долине все дышит историей и литературой. Да и вокруг Долины тоже. Мало того, что здесь родился Вольтер и наезжал сюда иногда навестить родителей, живали здесь и Жорж Занд, и Сюлли-Прюдом, и Эжен Сю, и Тэн… Но на пишущих свет не сошелся: в доме № 124 жил Белый Орел, сын самого Наполеона и Марии Валевской. В него была влюблена прославленная трагедийная актриса Рашель и посещала его не раз и не два…
