– Ворчуну мы с Макшеевым пожертвовали свои сапоги, а это гораздо чувствительнее. У вас сапоги на ногах, а вы ворчите! Нам же придется шагать без сапог до моря по раскаленным камням черной пустыни.
– Вы правы – я в лучшем положении и должен умолкнуть.
– Что же нам теперь делать?
– Что делать? Только и остается лечь спать, если можно уснуть на этих жестких неровных камнях.
– Попробуем. Но по очереди одному из нас придется дежурить, чтобы наблюдать за вулканом. Он может выкинуть еще какую-нибудь штуку.
– Сколько же времени будем спать?
– А сколько позволит Ворчун.
– Это максимум. А минимум – пока не подсохнет грязь в русле настолько, что можно будет перейти через него.
Так и сделали: трое кое-как прикорнули на глыбах лавы, четвертый бодрствовал, наблюдая за состоянием вулкана и высыханием грязи. Последнее, несмотря на жар, испускаемый потоками лавы и лучами Плутона, подвигалось медленно, и только часов через шесть грязь стала проходимой.
Собрав пожитки, путешественники направились к руслу и один за другим, по очереди, перешли благополучно через грязь. Затем полезли по расселине, карабкаясь с глыбы на глыбу, с уступа на уступ, подсаживая друг друга, и через полчаса выбрались на поверхность черной пустыни, где были уже в безопасности и могли вздохнуть свободно.
Папочкин повернулся лицом к вулкану, снял шляпу, раскланялся и произнес:
– Прощай навсегда, старый Ворчун! Спасибо за твое угощение и внимание к нам.
Все улыбнулись. Каштанов вскричал:
– Эх, будь у меня сапоги, не ушел бы я отсюда!
– А что бы вы делали здесь?
– По черной пустыне можно пройти дальше на юг и посмотреть, что находится за вулканом.
– Та же пустыня! Это видно и отсюда.
– Кроме сапог, у нас не хватает и провизии, – заметил Макшеев.
– И почти нет воды, – добавил Громеко, встряхнув жестянку.
– Вы правы – нужно спешить к морю. Но эти черные камни пустыни страшно накалены. У меня такое ощущение, словно я стою на горячей плите. А толстые носки за время бегания по лаве почти изорвались.
– Придется разорвать наши рубашки и обмотать ими ноги, – предложил Макшеев. – Идти босиком совершенно невозможно.
Во время этого разговора и он и Каштанов все время приплясывали, поднимая попеременно то одну ногу, то другую, чтобы дать им остынуть. Теперь они сняли с себя рубашки, обернули ими ноги, обвязали их ремешками от ружей и, бросив последний взгляд на окутанный черными тучами вулкан, бодро зашагали по пустыне на север. Идти было легко: поверхность пустыни была совершенно ровна, представляя местами голую массу зелено-черной древнейшей лавы, выглаженную ветрами, местами же усыпанную мелкими обломками. Как и в пустыне вокруг вулкана Сатаны, здесь тоже не было признаков какой-нибудь растительности. Черная равнина простиралась до горизонта. Над ней чистое небо и в зените красноватый Плутон, заливавший эту равнину своими лучами, отражавшимися от гладкой поверхности так, что последняя сверкала миллионами зеленоватых огоньков. Путникам приходилось закрывать или щурить глаза, чтобы не утомлять их этой массой света и блеска.
Они пошли на северо-восток, чтобы выйти к низовьям ручья, где только и можно было найти удобное место для спуска с возвышенности. Через три часа приблизились к краю обрыва и начали искать подходящую расселину. Долина, накануне еще представлявшая зеленый оазис, теперь была совершенно опустошена грязевым потоком: деревья были повалены, кусты вырваны и унесены потоком, лужайки занесены грязью. Только кое-где у подножия обрыва уцелели клочки зелени. При виде этой печальной картины разрушения путники вспомнили, что на обратном пути собирались поохотиться на игуанодонов в низовьях долины.
– Они, вероятно, убежали к морю!
– Или погибли в грязи.
Последнее предположение оправдалось. Немного дальше путники обратили внимание на то, что над долиной кружили птеродактили, словно воронье над падалью. Подойдя ближе, они увидели, что на дне долины идет кровавый пир. Из грязи большими буграми выдавались трупы нескольких игуанодонов, на которых расселись десятки летучих ящеров. Они рвали своими зубастыми клювами мясо и внутренности, ссорились и дрались, сгоняя друг друга, взлетали вверх и опять садились. Визг и кваканье не прекращались ни на минуту.
– Вот и наша дичь! – сказал Громеко при виде этой отвратительной картины. – Что мы теперь будем делать?
– Мы можем подстрелить птеродактиля, – предложил Макшеев.
– После того как они наелись падали? Благодарю покорно!
– Но мы ведь уже пробовали их.
– Не зная, что они питаются и падалью. Да и ели-то потому, что другого мяса не было, когда нас ограбили муравьи.
– Но теперь у нас тоже нет мяса.
– Есть вяленая рыба в лодках, да и свежей наловим в устье речки.
– Вы забываете, что речки уже нет, – сказал Каштанов. – Да и весь залив моря, наверно, переполнен грязью, которую принес поток, так что рыба или подохла, или ушла подальше в море.
– Я боюсь, что у нас и пресной воды не будет, – заметил Громеко.
– Верно, ведь речки-то нет.
– А я боюсь, не погибли ли все наши вещи, спрятанные в чаще. Они лежали недалеко от речки и невысоко над ее уровнем. Если грязевой поток был столь же стремителен в устье долины, как и выше, он мог все унести в море или, в лучшем случае, залить грязью.
Это сообщение Макшеева сильно обеспокоило всех, и, забыв о птеродактилях, они поспешили дальше. Впрочем, Папочкин все-таки успел сфотографировать это пиршество птеродактилей.
Недалеко от устья долины нашелся крутой и узкий овраг, по которому удалось спуститься вниз. Всем хотелось бежать, чтобы скорее добраться до моря. Но не тут-то было. Грязь, разлитая повсюду, хотя и не толстым слоем, еще недостаточно засохла, и ноги вязли или прилипали на каждом шагу. Уже издали было видно, что грязевой поток и в устье поработал изрядно. Речка в низовьях протекала по узкому коридору между стенами хвощей и папоротников. Теперь там была проложена широкая просека, а наваленные деревья были занесены грязью. Но и вне этой полосы, по которой пронеслась главная масса воды, поток поработал: весь лес в устье долины был затоплен грязной водой, оставившей после себя повсюду толстый слой грязи.
Увязая в этой грязи, путники наконец добрались до берега залива и ахнули. Вместо чистой голубой воды перед ними расстилались бурые помои, по поверхности которых плавали листья, ветви, сучья, кусты и целые стволы, выброшенные потоком в море. Макшеев и Громеко побежали к чаще, где были спрятаны лодки и вещи, почти уверенные, что все унесено, потому что признаки опустошения были видны везде и даже пляж близ устья речки был покрыт слоем грязи.
– Ура! – раздались их возгласы. – Все цело, идите на помощь!
