Когда мы предстали перед ним, то пали ниц, а особый посол Персии, который был, как мы уже говорили, послан в Московию, вышел вперед. Его звали Пиркули-бек, и он был из персидской знати самого высокого ранга. Перед тем как представиться, он поцеловал письмо, которое привез, а затем вложил его в руки его величества. При этом великий князь поднялся со своего сиденья и, получив письмо, также поцеловал его, а затем отдал его переводчику, который тотчас прочел и перевел его на язык русской страны. Затем наш посол, держащий путь в Испанию, вышел вперед и отдал свое письмо, в котором великого князя просили оказать нам покровительство в благоприятном проезде; и он тотчас обещал сделать это. Его величество разрешил нам сесть, и мы заняли места на длинных скамьях, покрытых бархатом и подбитых перьями. После паузы великий князь поднялся и удалился в дворцовые палаты со своими приближенными, а когда через короткое время они вернулись, то он сам и все вельможи, сопровождавшие его, появились одетые в белые мантии, отороченные мехом белой куницы, или, как мы называем в Испании, — горностаем.
Во время отсутствия его величества были накрыты столы, и великий князь сел обедать, и каждый расположился за столом согласно его рангу. Пищи было великое изобилие, и обслуживали великолепно; перед каждым гостем было поставлено более сорока блюд, и у каждого была полная порция, будь то телятина или оленина, баранина или утка. Караваи хлеба, которые нам подавали, были столь огромны, что два человека с трудом могли поднять их, и перед каждым гостем стояло по серебряному блюду, огромному, как жаровня, с ручками по обоим концам. Великий князь оказал внимание каждому из нас, послав часть еды из своего блюда, согласно рангу получающего. Затем он обменялся с нами тостами, виноградным вином, самым дорогим из всех, которые есть в этой стране, оно ввозится сюда издалека, исключительно для великого князя и для епископов, которые распределяют его по церквам, где оно используется для причастия. В палате, примыкающей к залу, где мы обедали, все время раздавалась музыка на самых разнообразных инструментах, а также доносилось пение. Пир продолжался от двух часов пополудни до восьми вечера, а затем нас проводили с сотней факелов в наши комнаты во дворце, где мы проживали, в сопровождении той же охраны, что и утром, когда мы покидали наши покои. Далее, все наши слуги-персы также имели изобилие еды.
Когда бы мы ни пожелали осматривать Москву, от нас посылали к коменданту крепости за разрешением, и тогда он давал нам четырех солдат для охраны. После двух недель, прошедших после нашего прибытия в Москву, мы стали выходить на прогулки и осматривать диковины города, и особенно сокровищницу великого князя. Здесь, перед воротами, стояли две статуи львов: одна, по-видимому, из серебра, другая — из золота, но обе грубо сделаны. О том, что мы увидели внутри сокровищницы, о невообразимых богатствах трудно рассказать, и описать все это невозможно, так что я замолкаю. Одежды великого князя также не поддаются оценке, и склад оружия так хорошо укомплектован, что можно вооружить 20 тысяч человек. Нам также показали огромную клетку с дикими зверями: среди других там был лев, громадный, как лошадь, чья грива падала по обе стороны его шеи, позже он в ярости сломал две огромные деревянные балки в своей клетке. После этого мы гуляли по городу и видели там удивительное разнообразие лавок и главную площадь, где разместилась основная часть артиллерии. Эти пушки так велики по размерам, что два человека должны влезть на ствол, когда необходимо его прочистить. Каждое из орудий имеет семь ярдов в длину, и чтобы зарядить его, кладут пятьдесят фунтов пороха.
Мы оставались здесь, в столице Московии, пять месяцев, задерживаясь по причине дождей и снега, наконец великий князь дал нам свое разрешение на отъезд. Поэтому мы отправились к нему попрощаться, и по возвращении он прислал послу три самые богатые мантии, вытканные золотом, каждая отороченная мехом куницы, чашу из золота, вмещающую в себя полгаллона вина, и 3 тысячи дукатов для дорожных расходов. И каждому из его секретарей великий князь прислал также три мантии, одну богатую и две более простые, и по восемь ярдов ткани каждому сопровождающему, чтобы сшили себе одежду для путешествия. Далее, серебряную чашу с позолотой всем, такого же размера, что и золотая, которую он подарил послу, и по двести дукатов на расходы по своему усмотрению. После этого мы любовно попрощались с нашим соотечественником, персидским послом, который оставался в Москве; он проводил нас более чем на два лье, и при расставании мы с нескрываемой грустью произнесли: худа хафиз — «до свидания».
Четверо слуг с нашего разрешения решили вернуться назад, в Персию; далее, мы потеряли из виду доминиканского монаха и ничего не знали о нем: он вдруг исчез и не подавал о себе вестей, хотя мы усердно разыскивали его. У нас появилось подозрение, что сэр Антоний Шерли избавился от него, так как еще в то время, когда мы путешествовали по Эдеру на галерах, он часто грозился убить монаха и иногда даже запирал его в каюте. Но мы, персы, сумели тогда спасти его, и монах объяснил нам, что он одолжил сэру Антонию тысячу крон и потом поручил ему хранить в безопасности девяносто маленьких алмазов, но когда он захотел получить обратно от сэра Антония алмазы и деньги, тот замыслил его погубить. И после этого мы больше его не видели, и в Пасхальную неделю
[258] выехали из столицы Московии в сопровождении капитана охраны с сотней солдат. Каждый день мы проезжали около десяти лье, и за три дня мы достигли большого города, который называется Переяславль, с населением более чем 30 тысяч дворов (или 135 тысяч душ). Население все московиты и христиане, у них много церквей, прекрасно украшенных на манер их страны.
Город обнесен стеной, построенной из камня, и окружен водами великой реки, которую мы потом пересекли, так как она преграждала нам путь. Насколько я мог судить, река течет в эту местность, по которой мы ехали, из окрестностей столицы. Ее течение очень сильное, и мы переправились через нее на плоту из бревен, который тащили крепкой веревкой. Плот был столь велик, что мог за один раз перевезти сотню вьючных животных. Я не знаю названия этой реки, но мне кажется, что это приток реки Москвы
[259].
От этого места мы путешествовали три дня и пришли в город, называемый Ярославлем; теперь наш путь лежал на северо-запад. Этот город с большим населением, чем Переяславль, в нем 40 тысяч дворов (или 180 тысяч душ). Они все московиты и христиане, город хорошо застроен, в нем много церквей и монастырей на русский манер. Далее, здесь одна из самых мощных крепостей, которые мы видели во всей Московии, и выглядит она еще сильнее и величественнее от реки Барем, протекающей вблизи крепости. Нашей целью было следовать отсюда через страны Лотарингию, Саксонию и Германию, но нам сказали, что от Ярославля туда самый быстрый, верный и прямой путь — это сесть на галеры и плыть около сотни лье по Волге к морю, которое фактически является Арктическим океаном. Некоторые, однако, говорили, что эта река впадает в Балтийское море, куда, я полагаю, впадает часть Западной Двины или Борисфен (Буг), о котором мы говорили. Это утверждают также самые надежные космографы. Будь что будет, мы погрузились и отправились за сотню лье по реке Волге к Белому морю, проплывая пятнадцать или шестнадцать лье каждый день, и нашей компании дали две галеры — одну нам, персам, другую — англичанам.
