В конце ноября Магеллан вступил в западную часть пролива. Моряки, посланные на лодке вперед, дошли до места, за которым открывалось безбрежное море. Этот мыс – западную оконечность острова Санта-Инес – на южной стороне пролива Магеллан назвал Желанным (Deseado).
28 ноября флотилия в составе трех кораблей вышла в Тихий океан (название это дано было спутниками Магеллана потому, что во время более чем трехмесячного перехода через океан они ни разу не испытали бурь и штормов. До плавания Магеллана этот океан носил название Южное море. Впрочем, еще в XVII столетии он так именовался многими мореплавателями).
Испытывая жестокий голод (запасы провианта на кораблях были почти исчерпаны), страдая от цинги (болезнь эта унесла во время перехода через Тихий океан 19 человек), флотилия пересекла океан.
Сперва корабли шли на северо-запад, затем на запад-северо-запад. Курс, выбранный Магелланом, был не совсем удачным, и разумеется, в этом не вина, а беда руководителя экспедиции. Если бы Магеллан сразу же при выходе из пролива направился на запад-северо-запад, он не миновал бы архипелаг Туамоту – скопление обитаемых, утопающих в зелени островов, на берегах которых можно было пополнить оскудевшие запасы продовольствия и пресной воды. Но на пути, которым шел Магеллан, расстилалась беспредельная водная пустыня, и лишь изредка в этой части океана встречались необитаемые островки, бесплодные и негостеприимные.
24 января 1521 г. был открыт такой необитаемый островок, названный именем св. Павла; 4 февраля – еще один остров, получивший название острова Акул (Isola de Tiburones)
[6].
Только 6 марта флотилия дошла до цветущих и густонаселенных островов, туземцы которых проявили полнейшее неуважение к священному принципу частной собственности. Эти острова (10–20° ю. ш., 140–150° в. д.) Магеллан назвал островами Латинских Парусов, так как туземные каноэ оснащены были треугольными, или латинскими, парусами. Впоследствии островам было дано наименование Разбойничьих (Ladrones), а с 1668 г. они именуются Марианскими.
Обитатели Марианских островов жестоко поплатились за свою неосведомленность в нормах испанского уголовного права. Смуглокожие островитяне находились на самой ранней ступени варварства. У них лишь начинал складываться родовой строй, и все достояние этих людей было общим. Поэтому, охотно давая пришельцам все, в чем последние нуждались, они без спроса брали на кораблях диковинные для них вещи, не имея ни малейшего представления о суровых законах, охраняющих частную собственность европейцев.
В результате Магеллан предпринял карательную экспедицию, о чудовищных деяниях которой с обычной непосредственностью повествует Пигафетта. Спалив 40–50 хижин и умертвив семерых туземцев, разграбив селение островитян, флотилия 8 марта отправилась дальше, и спустя восемь дней прибыла к берегам острова Самар, одного из 7000 островов Филиппинского архипелага (этот архипелаг назван был островами Св. Лазаря. Впоследствии ему присвоено было имя Филиппинского в честь Филиппа ІІ. В 1563–1565 гг. испанцы утвердились на Филиппинских островах и удерживали их в своем владении до 1898 г.).
Высадившись на островке Хумуну по соседству с Самаром, испанцы пробыли здесь десять дней. Магеллан и Дуарте Барбоза, который, подобно своему патрону, долгое время прожил в Юго-Восточной Азии, встретили в лесах Хумуну множество деревьев, подобных тем, которые растут в Индии, на островах Малайского архипелага и в Малакке. Очевидным становилось, что цель экспедиции – Молуккские острова – не за горами.
25 марта флотилия покинула остров Хумуну и спустя три дня подошла к другому острову Филиппинского архипелага – Масава. Здесь раб Магеллана, малаец Энрике, вступив в переговоры с местными жителями, убедился, что они понимают его родной язык. 7 апреля корабли бросили якорь у берегов острова Себу (Субу у Пигафетты), куда провел их властитель Масавы.
Пребывание на этом острове участников экспедиции подробно описано у Пигафетты. Именно здесь Магеллан применил основные принципы «туземной политики» португальско-испанских колонизаторов, политики, в тонкостях которой Пигафетта, как мы это увидим дальше, мало разбирался.
Христианизация туземного населения в сочетании с прямым насилием и дипломатическими приемами, существо которых сводилось к старой римской формуле «разделяй и властвуй», – таковы в сущности те методы, которыми пользовался Магеллан на Филиппинских островах.
Пигафетта с умилением описывает сцены массового обращения обитателей Себу в «истинную веру». Но и он отмечает, что на берегах Себу торжественные мессы слушались под грохот корабельных пушек. Убеждая властителя острова принять христианство, Магеллан внушал ему, что сие обращение явится гарантией неприкосновенности имущества туземцев. Пигафетта отмечает, что испанцы сожгли город Булайя на острове Мактан, но он забывает упомянуть, что его соратники и единоверцы таким образом карали «упорствующих язычников». Менее всего Пигафетта говорит о «духовных целях» миссионерской деятельности Магеллана. Видимо, он отлично отдает себе отчет в том, что не ради «спасения языческих душ» прибыли на далекие острова вооруженные до зубов «миссионеры». Но Пигафетта либо по неведению, либо по иным причинам умалчивает об истинных целях христианизации. Цели же эти станут понятны, если мы обратимся к другому документу, почти современному запискам Пигафетты, – дневнику первого путешествия Христофора Колумба.
Колумб, обращаясь к королю и королеве, писал: «…я вижу и знаю, что нет никаких верований у этих людей [индейцев] и что они не идолопоклонники, а очень смирные люди, не ведающие, что такое зло, убийство и кража, безоружные и такие боязливые, что любой из наших людей может обратить в бегство сотню индейцев, если он пожелает потешиться над ними. Они легковерны и знают, что в небе есть Бог, и твердо уверены, что мы пришли с неба. Они легко усваивают любую молитву, повторяя ее за нами, и совершают крестное знамение. Таким образом, Ваши высочества должны принять решение и сделать их христианами. Стоит только начать, и я убежден, что в короткое время можно будет завершить обращение в нашу святую веру многих народов, и тогда Испания приобретет великие владения и богатства…»
Эта запись была сделана в 1492 г., на заре эпохи освоения новооткрытых земель, но за три десятилетия практика христианизации обогатилась. В самом начале XVI столетия была разработана целая система «миссионерских» мероприятий, фарисейская природа которых вызывала возмущение прогрессивных мыслителей-гуманистов того времени.
Испанские теологи, которые «по совместительству» нередко занимали крупные посты в ведомстве управления «Индиями», полагали, что акт обращения в христианство автоматически превращает туземцев в рабов католического короля, который отныне становится их господином, вольным по своему усмотрению распоряжаться имуществом и жизнью новообращенных. Разумеется, подобное толкование вряд ли могло вызвать у туземцев чувство энтузиазма. Но с практическими последствиями акта крещения они вынуждены были считаться вне зависимости от своего желания. За попом-миссионером шли солдаты и чиновники, которые располагали целым арсеналом достаточно убедительных и веских доводов, перед которыми смолкали любые протесты…
