Все невзгоды нашего трудного теперь пути не окупались хотя бы посредственной научной добычей. Птиц в горах было мало, и они большей частью уже линяли, следовательно, не годились для чучел; немногие звери днем держались в недоступном верхнем поясе гор; цветущих растений, несмотря на лучшую для них пору года, встречалось также очень мало. Притом, как было упомянуто, непрерывные дожди без конца мешали нашим экскурсиям; даже скудную добычу местной флоры и кое-каких птиц невозможно было просушить хотя бы немного. В палатках наших стояла постоянная мокрота; одежда, багаж, вьюки также не просыхали; часовые по ночам промокали до костей; по утрам же приходилось кутаться в шубы, ибо выше 12 до 13 тысяч футов взамен дождя постоянно выпадал снег.
Крайне трудно было делать и съемку даже в том случае, когда дождь стихал на короткий срок. В это время со стороны пустыни обыкновенно являлась довольно густая пыль; высокие же горы оставались по-прежнему закутанными в облаках. Если случайно открывались эти горы, то со дна глубоких ущелий иногда нельзя было видеть и засечь нужные вершины или, раз засекши их, приходилось тотчас терять из виду; через несколько же дней, когда снова урывком разъяснивало, обыкновенно невозможно было узнать прежние засечки, ибо панорама гор изменялась с каждым нашим переходом. Более успешным занятием могло бы быть изучение местных жителей, которые притом были к нам достаточно расположены, но этому также явились помехи: раз – по неимению толкового переводчика, затем вследствие скрытности самих туземцев, а главное потому, что параллельно нашему пути в подгорных деревнях ехали два китайских чиновника, посланные специально для соглядатайства за нами. Эти китайцы приказывали туземцам возможно больше сторониться нас. Тем не менее почти все, что написано выше о горных мачинцах, разведано было при настоящей летней экскурсии.
23 июля мы достигли урочища Улук-ачик, которое сделалось крайним западным пунктом нашего движения вдоль Кэрийских гор.
Передневав в урочище Улук-ачик на абсолютной высоте 11 200 футов, мы пошли отсюда в оазис Чира.
На первом переходе, вниз по реке Кара-ташу, встретились разработки золота, которые тянутся верст на восемь-десять, как то видно было по старым и новым шахтам. Рабочих летом остается здесь менее сотни человек; осенью же после уборки хлеба в соседних оазисах число этих рабочих возрастает, как говорят, до нескольких сот. На одном из приисков, по имени «Капсалан», мы видели самый способ работы. Золотоносная почва выкапывается в береговых обрывах реки неглубокими (от 2 до 3 сажен) вертикальными или наклонными и недлинными (также лишь в несколько сажен) горизонтальными шахтами. Почву эту таскают даже дети лет десяти в небольших кожаных мешках к реке, где производится промывка. Для этого от быстро текущей воды отводится маленькая канавка, куда воду можно пускать по произволу.
На дно такой канавки насыпают сначала тонкий слой лёссовой глины и сверх нее от 5 до 10 пудов золотоносной почвы, затем пускают воду и деревянными граблями, а также чекменем взмешивают насыпанную почву так, чтобы вода уносила крупную гальку и щебень; мелкие же камешки, песок и золото остаются на дне канавки. Спустя немного эту последнюю плотно закладывают в вершине – и вода сразу пропадает. Тогда собирают со дна в большую деревянную конической формы чашку уцелевший остаток почвы и легонько промывают его в реке. Земля и щебень уносятся водой; крупинки же золота остаются в воронкообразном углублении на дне чашки; самородков, как говорят, не бывает. Вообще описываемый прииск считается более бедным, чем Соргак и Копа́, лежащие в Русском хребте.
По приходе в Чира мы устроили свой бивуак в западной части оазиса, в тени абрикосовых деревьев. Летняя наша экскурсия теперь была окончена. В продолжение ее, то есть в июне и июле, мы обошли 450 верст. За наемных лошадей пришлось заплатить около 900 рублей на наши деньги.
После одних суток отдыха Роборовский и Козлов с переводчиком и двумя казаками отправлены были в Кэрию за нашим там складом и верблюдами. Я же остался с прочими казаками в Чира и занялся пополнением краткого отчета о путешествии нынешнего года.
Жара, которую мы встретили вскоре по выходе из гор, теперь еще увеличилась, хотя все-таки в самом оазисе не было наблюдаемо более +35,3 °С в тени и +68,5 °С в песчаной почве. Утомительно действовала на организм высокая температура еще потому, что она стояла день в день, да и ночи не давали прохлады. Притом купаться было негде, ибо вся вода из Аши-дарьи расходилась по арыкам; случалось даже, что ее не хватало местным жителям. Последние, несмотря на свой кроткий характер, иногда вступали из-за той же воды между собой в драку; только драки эти, по выражению казаков, были «не настоящие».
Теперь, то есть в начале августа, персики в Чира большей частью поспели, дыни также; винограда и арбузов было еще мало. Дешевизна фруктов здесь поразительная. Так, на одну теньге, то есть на наш гривенник, мы покупали 220 отличных персиков, и одну также теньге платили за чарык (18 1/2 фунтов) винограда; дыни и в особенности арбузы продавались несколько дороже.
Через восемь суток вернулись наши посланцы, ездившие в Кэрию. С ними прибыли в исправности верблюды, казаки и остававшийся на лето багаж. Компасная съемка пройденного пути была сделана Роборовским. Расстояние от Чира до Кэрии оказалось 85 верст. Специально колесного пути здесь нет; но на колесах можно проехать довольно удобно; изредка проходят туземные арбы.
* * *
С прибытием в оазис Чира верблюдов, багажа и казаков, остававшихся летом на складе, экспедиция наша опять собралась воедино. Близился самый конец путешествия, так как, согласно давнишнему плану, мы должны были теперь идти в Хотан, затем вниз по Хотанской реке на Аксу и далее за Тянь-шань в родные пределы.
Пересортировка вьюков и разные мелочи по снаряжению задержали нас в Чира еще на несколько дней. Да и спешить особенно не следовало, ибо по Хотанской реке, как туземцы единогласно уверяли, идти почти невозможно ранее сентября, когда спадет окончательно летняя вода, полегчают жары и уменьшатся тучи комаров. Наконец 16 августа мы тронулись в путь. Почти все верблюды шли под вьюком; для казаков же наняты были до Хотана верховые лошади.
Ввиду сильных жаров, которые еще день в день стояли, и невозможности при такой погоде идти вниз по Хотанской реке, мы решили провести целую неделю в восточной окраине оазиса Сампула на болотистом урочище Кутас, где можно было с удобством наблюдать усилившийся теперь осенний пролет птиц. Вышеназванное урочище лежит недалеко к югу от большой кэрийско-хотанской дороги и представляет собой довольно обширную солончаковую площадь, обильно поросшую тростником, местами же покрытую болотами, образуемыми, как и при всех почти оазисах, стоком воды, их орошающей. Только болота этого рода совершенно не походят на наши, ибо перегноя в них нет вовсе; взамен его лежит тонкий слой размокшей и липкой лёссовой почвы. Водяным и голенастым птицам здесь мало поживы; но они при своих перелетах поневоле временно останавливаются на таких местах, за неимением лучших. Кроме тростника, который всюду теперь жали туземцы для зимнего корма скота, на том же урочище росли стелющийся по влажной солончаковой глине ситовник, жабик, сизозеленка, одуванчик – словом, обыкновенные представители здешней болотной флоры.
