Я вылез на главный нанос морены ползком, как и вчера, и облизнулся, разглядев чистую грунтовку примерно через полмили. Медведь все не отставал и сократил дистанцию метров до четырех, если не меньше. Но вниз с морены я двигался быстрее и, поскольку глубина снега уменьшалась, сумел набрать хорошую скорость. Через двадцать минут на краю снежного покрова я остановился и подождал, пока медведь подойдет ближе. Он немного отстал — нас разделяло метров десять, — но за считаные секунды опять оказался метрах в четырех. Моя рука уже устала, поэтому с первым броском, в голову, я промазал — взял слишком высоко. Но второй попал в цель — в медвежий загривок слева. Зверь завопил и кинулся к ближайшему дереву. На этот раз я изменил привычному сценарию и, сбросив рюкзаки, направился к дереву следом. Вокруг было полно камней, и я смог наконец отомстить зверюге, устроил натуральный артобстрел; по крайней мере каждый третий камень размером с бейсбольный мяч попадал в цель — медвежью задницу. Я вопил во всю мощь легких, освобождаясь от напряжения и ужаса последних суток. Когда медведь залез на дерево совсем уж высоко, так что я промазал пять бросков подряд, я снова надел рюкзаки и, больше не оглядываясь, пошел по грунтовке в ту сторону, где оставил машину.
Я покончил с Вайомингом и дождем, с ямами на снегу и, что важнее всего, покончил с медведями. Перспектива запланированной ранее поездки в национальный парк Глейшер абсолютно не привлекала. Горы там выше, снега там больше, а главное — там гораздо больше медведей. На выезде из парка я зашел к рейнджерам и рассказал им, что произошло. Им, оказывается, доводилось слышать о подобных случаях в других национальных парках (возможно, в Глейшере, подумал я, мысленно ставя последнюю точку над «і» — не поеду, мол), но в Тетоне я нарвался на голодного хищника первым. Еще они мне сказали, что, если кричать на медведя, махать руками, запугивать его и кидаться камнями, девять шансов из десяти, что окажешься искалеченным. Очко моему ангелу-хранителю, подумал я. Затем поехал в город и снял номер в гостинице — мне надо было высушить вещи и позвонить родителям. Я хотел рассказать им обо всем случившемся и предупредить, что приеду завтра. Потом обошел несколько ресторанов, спрашивая, как у них насчет стейка из медвежатины, но такого нигде не подавали. И перед тем как лечь спать, я не стал смотреть ни одного из двух фильмов, которые шли в кинотеатрах Джексона: ни «Парк Юрского периода — 2» (динозавры гонятся за Джеффом Голдблюмом), ни «На грани» (медведь гонится за Энтони Хопкинсом).
ГЛАВА 3
Ночная смена
Всем известно, что осужденный человек в конце концов перестает сопротивляться, а пассивно, почти с благодарностью, подчиняется своему палачу.
Эдвард Эбби. Пустынный отшельник
Я смотрю на часы — 16:19. Застрял я часа полтора назад и половину этого времени пытался разбить ножом валун. Светло будет часов до девяти вечера, но я уже нацепил налобник поверх синей кепки. Да, прямо сейчас он мне не нужен, но я рад, что взял его, как и нож, который обычно в однодневные вылазки не беру. Спасибо путеводителю Келси, предупредившему об опасности наткнуться на змей и пауков. Мне не попались ни те ни другие, но книга подсказала взять с собой фонарь. Фонарик мне уже пригодился — подсвечивать сантиметровую щель, в которой зажато мое правое запястье, и исследовать руку со всех сторон.
Один из наиболее важных вопросов, который я пытаюсь решить, — это определить, какую часть веса валуна держит моя рука. Если совсем небольшую, мне придется отколоть меньший кусок камня. Чем больший вес валуна принимают моя кисть и запястье, тем больше он будет оседать, если я начну убирать поддерживающий его материал. На самом деле, для того чтобы освободить руку в этом случае, мне придется долбить, пока валун целиком не упрется в стену. К сожалению, достаточно высока вероятность того, что, поскольку между валуном и северной стеной каньона есть зазор — непосредственно под и над моим запястьем, — валун не опирается на стену. Он будет оседать, постепенно двигаться под моим нажимом. Остается только гадать, насколько это уменьшит мои шансы освободить запястье, поэтому я откладываю решение этого вопроса и продолжаю расковыривать камень ножом.
О том, что влип серьезно, я пытаюсь не думать. Такова реальность, но мысли о ней ничем не помогут в моем положении. Вместо них я сосредотачиваюсь на поиске каких-нибудь слабых мест в камне чуть выше и левее застрявшего запястья. Сначала я инстинктивно наметил линию отреза над куском камня — размером с мяч для игры в софтбол,
[28] — я решил, что его мне хватит для освобождения кисти. Сейчас я разглядываю дефект в структуре камня, небольшую выемку над бугром — сантиметрах в пятнадцати над моей рукой. Демаркационная линия проходит через эту выемку. Я начинаю от линии, в нескольких сантиметрах ниже верхушки камня, и бью вниз, так близко к своей отметке, как только сумею. Восьмисантиметровое лезвие из нержавейки против камня; при каждом ударе я стараюсь попадать в одно и то же место.
Все лишнее — боль, мысли о возможном спасении, обдумывание непосредственно несчастного случая — прочь из головы. Сейчас работаем. Я полон решимости найти и использовать любые швы, любые расколы, чтобы ускорить процесс и победить камень. Каждые несколько минут я останавливаюсь, чтобы осмотреть всю поверхность валуна и удостовериться в том, что не пропускаю какой-нибудь более очевидной цели.
Но продвигаюсь я медленно, почти неощутимо для глаза. Раскрываю в мультитуле напильник, еще пять минут пилю им валун. Это ненамного лучше, чем лезвием, и то только если пилить боковой стороной вдоль линии. Камень явно прочнее, чем мелкие насечки напильника. Когда я в очередной раз останавливаюсь, чтобы очистить инструмент, то вижу, что пазы напильника заполнены металлической крошкой, содранной с него самого. Лезвие изнашивается, а камню хоть бы что. Опять осматриваю валун и тут замечаю, что он нетиповой окраски, тверже стен каньона и моего ножа и напоминает другие валуны — те, что я проходил выше по каньону. До меня доходит, что этот валун вовсе не из песчаника. Похоже, он упал из слоя более темной окраски, зажатого в песчанике Навахо и сформировавшего нависающий выступ метрах в ста выше по течению каньона, недалеко от S-образной деревяшки. Я свисал с него в начале щелевого участка каньона, перед тем как спрыгнуть в песок — пару часов тому назад.
«Плохие новости, Арон, — думаю я. — Тот нависающий выступ образовался потому, что сформирован более стойкими к эрозии породами, чем весь каньон. Этот камень — самое твердое, что здесь есть». Не проще ли будет выдолбить кусок стенки? Я решаю попытаться. Заменив напильник на восьмисантиметровое лезвие, бью мультитулом по скале чуть выше правого запястья. Нож скользит по розоватой наклонной стенке, при каждом ударе я очень близок к тому, чтобы проткнуть себе руку. Прихожу к выводу, что геометрия против меня: я не могу долбить ножом в нужном месте, потому что как раз там находится моя рука.
Я останавливаюсь, чтобы левая рука и плечо могли немного отдохнуть, смахиваю песчаную пыль, припорошившую правое предплечье. Я не вижу никаких изменений в позиции валуна и возвращаюсь к прежнему занятию — долблю по впадине в камне. Тюк-тюк-тюк… Тюк-тюк-тюк-тюк… Звук удара ничтожно тих, но стенки каньона отражают его. Я не могу долбить скалу с большей силой, иначе нож сорвется и я разобью себе костяшки пальцев или же просто промахнусь по нужному месту. Я надеюсь расшатать кристаллы вокруг серого выступа и отколупать кусок размером с квотер.
[29] Если получится, это сильно поднимет мне настроение. Но даже крошечный бугорок смотрится неприступным, как банковский сейф, — я пробую и так и эдак, но не могу взломать его.
