Солнечная и теплая погода, красивый впечатляющий пейзаж быстро разогрели мою самоуверенность, и об отступлении я больше не думал. Я опомниться не успел, как быстро — всего за пять часов — пролез гребень Хало и оказался на вершине Холи-Кросс, откуда очень четко рассмотрел и лыжные трассы, и главные вершины хребта Элк, окружающего Аспен с запада. Во время восхождения я должен был полагаться на свои силы, на свою акклиматизацию и идти так, чтобы не выходить за границы возможностей организма, но не допустить и того, чтобы организм заголодал. Я понял, что, если буду избегать ненужных движений, моя выносливость будет гораздо выше. Через час после того, как ушел с вершины, я шагал по следам, оставленным моими же телемарковскими ботинками, вдоль пологого гребня, который должен был вывести меня на каменистое поле южной предвершины Холи-Кросс. На подветренной стороне подковообразного скального выхода висел большой снежный карниз.
Неожиданно снег впереди меня издал резкий звук, и я инстинктивно прыгнул вправо, зацепился за скалу. Быстро бегущая трещина прочертила полукруг вдоль всей границы подковообразной скалы, отделяя карниз от дальнего края снежного поля до того места, где я находился секунду назад. Пока я прыгал по скалам в поисках безопасного местечка, снежное поле отвалилось и исчезло внизу. Что меня поразило: после первого треска, с которым отломился карниз, больше никаких звуков, никакого шума не было. Перебравшись по камням к южному краю дыры, которую только что проделал, я осторожно выглянул за обрыв. В ста пятидесяти метрах ниже сорванный карниз рассыпался на склонах чуть выше замерзшего берега озера Баул-ов-Тиэрс. Я осторожно отполз от обрыва, думая, какой печальной судьбы мне удалось избежать. Перед моим мысленным взором так и вставал вид моего размолоченного тела, перебитого скальным выступом, валяющегося посреди снежного месива. «При таком падении не выжить, это без вариантов, — подумал я. — Валялся бы внизу с размозженной башкой под тоннами снега и льда». Самое же неприятное, что я никак не отметил этот карниз по пути вверх. Я оглянулся: мои следы обрывались у края пропасти. Карниз мог обвалиться; это непреложное свойство всех карнизов — рано или поздно они обваливаются. Мне просто повезло.
Пройдя через все промежуточные вершины и через две вершины горы Нотч, я перепаковал рюкзак и вернулся к своим припрятанным лыжам уже в сумерках. До машины оставалось двенадцать километров по расстоянию и 1200 метров по вертикали, их я прокатил на лыжах уже в серебристом свете луны. Около девяти вечера, когда гнал вниз на лыжах по заснеженной летней дороге, на безлесом склоне я вспугнул оленя. Он метнулся в лес, непринужденно пропахивая полутора-двухметровый рыхлый снег. Вспоминая свое неловкое продвижение по лесу на лыжах в таком же снегу, я позавидовал оленю. Впрочем, по сравнению с голодной волчьей стаей олень будет таким же неуклюжим, как я по сравнению с ним.
В следующий вторник, почти сразу после того, как я вернулся из своего пятидесятикилометрового путешествия на Холи-Кросс, мой сосед Брайан Пейн серьезно упал, катаясь на лыжах, и в тяжелом состоянии загремел по скорой в интенсивную терапию. Через несколько минут после того, как я прибыл в Больницу долины Аспен навестить Брайана, выяснилось, что мой друг Роб Купер лежит там же на операционном столе после падения на сноуборде. Купер сломал правую кисть, лучезапястный сустав и лучевую кость. Брайан пролежал восемь дней в интенсивной терапии и еще пять дней в реабилитации с коллапсом легкого, раздавленной почкой и шестью ребрами, сломанными в двадцати двух местах. Роб пролежал в больнице две недели. В четверг я уехал в Боулдер, чтобы подняться на пик Лонгс. Маршрут был не таким длинным, как на гребень Хало, зато технически более сложным. До отъезда я навестил Брайана и Роба еще два раза и отправился в Боулдер с неспокойным сердцем. Разумеется, в основном я волновался за их здоровье, но был и еще один момент: несчастный случай с моими друзьями явно показал, насколько мне повезло в последних восхождениях.
Если Холи-Кросс был последним в моем списке четырнадцатитысячником из хребта Саватч, пик Лонгс должен был стать последним из Передового хребта. На этот раз я собирался идти на восхождение не один, а со своим другом Скоттом Макленнаном. Мы планировали подняться по северной стене, по так называемому тросовому маршруту. Там еще в тридцатые годы закрепили тросы, чтобы облегчить восхождение простым туристам, ходившим на эту гору самым прямым маршрутом. Когда мы вышли, ужасный штормовой ветер не давал нам идти, но к полуночи мы добрались до места нашего передового базового лагеря — каменистой осыпи Боулдерфилд. Но тут, на высоте 3800 метров, Скотта серьезно прихватила горная болезнь, и, ко всему прочему, моя горелка опять работала отвратительно. Я сумел отогреть у себя на животе одну порцию чечевицы в фольговом пакете настолько, что мы смогли ее съесть. Но этого было явно недостаточно, чтобы восполнить потери организма на таком маршруте. К утру отдых не принес Скотту облегчения, так что мы благоразумно прервали наше путешествие и вернулись в Боулдер, к горячей пище, восстанавливать силы.
На следующее утро, в субботу, Скотт подвез меня все к тому же началу маршрута, и мы договорились, что он вернется за мной через десять часов. И я двинулся наверх в одиночное восхождение, причем пешком: пик Лонгс необычен тем, что ветер сдувает с его склонов практически весь снег, так что от лыж проку мало. Выйдя на 3900 метров к Кейхол — первый раз вернувшись к этому месту за восемь лет, — я увидел, что наветренные склоны и жандармы
[51] западной стены и северного гребня покрыты толстым слоем инея. Ветер, проносясь над горой, высушивает воздух ниже точки росы, затем иней конденсируется на любой открытой поверхности, когда переохлажденные водяные пары соприкасаются с верхними склонами. Ледяные грибоподобные образования, стоящие на протяжении всего гребня, показывали, что в основном здесь дуют штормовые западные ветра. Особенно вдоль скального ребра, расширяющегося к западу от верхней части кулуара Траф и Нэрроус. Пик Лонгс был моим первым четырнадцатитысячником, и сейчас я шел к вершине тем же маршрутом, что и восемь лет назад.
Так как я не надел кошки и не достал второй ледовый инструмент из рюкзака, я старался избегать участков, покрытых льдом. И по той же причине я не пошел по Хоумстреч — этот путь был покрыт толстой ледяной коркой. Я пошел траверсом, преодолел шестидесятиметровое поле глубокого снега, переходящее в серию полок, за которыми шел вертикальный камин с коротким нависанием в самом конце. Уперевшись ногами в правую стенку камина, спиной — в левую, я снял рюкзак, чтобы пролезть через нависание. И тут меня подвели не навыки скалолаза, а навыки баскетболиста.
Я попытался зашвырнуть рюкзак через нависание прямо на вершину. Это была не самая лучшая идея, бросок получился слабым, и, вместо того чтобы приземлиться на большое — размером с футбольное поле — вершинное плато наверху, мой рюкзак ударился о нависание и улетел вниз и налево от меня. Потеряв равновесие от броска, я крутнулся вокруг оси как раз вовремя, чтобы увидеть, как рюкзак проносится над моей головой и, отчетливо видный на фоне стены, уходит в свободный полет. Пролетев метров тридцать, он врезался в снежный склон слева от цепочки оставленных мною следов и, набирая скорость, заскользил вниз, к шестисотметровой пропасти. Но в последний момент чудесным образом застрял в полуметровой трещине посредине скальной плиты.
