Я не дышал, боясь поверить в чудо, но мое восхищение Божьим промыслом разом испарилось, как только я понял, что мои кошки и второй ледовый инструмент, которые очень пригодились бы для спуска по Хоумстреч, лежат в этом самом рюкзаке. Я перелез через нависание, прогулялся через едва различимую высшую точку плато и сделал несколько фото. Потом вышел и сел на камень, нависающий над маршрутом Даймонд — известной восточной стеной пика Лонгс. Абстрагировавшись от неприятностей, я наслаждался ощущением огромной пропасти, раскинувшейся под моими ногами. Но где-то далеко все равно свербила мысль о том, что мне надо выручать рюкзак. И как я буду это делать?
Несколько минут спустя я начал спуск по Хоумстреч, сурово сжав зубы и наморщив лоб; я сделал несколько движений вниз, глядя в штормовые облака. Вскоре глубокий снег стал мельче, и под ним появился лед, хорошие летние зацепки превратились в гладкие смазанные бугорки. Я повернулся лицом к склону и начал сначала правым, потом левым ботинком искать точку опоры. Глядя на левую ногу и стараясь не замечать пропасти за спиной, я счистил снег с небольшого выступа, который держал мою ногу, когда я нагрузил ее. Вогнав для поддержки клюв своего инструмента в сантиметровый участок рыхлого льда, я сделал еще три шага вниз и оказался в надежной трещине около камня. После этого я опять повернулся спиной к склону, сел на задницу и съехал по каменной плите до следующего заснеженного скального сброса.
Мне было нужно спуститься метров на десять к нескольким скальным отколам, которые отставали от каменной плиты примерно на дюйм. Держась за эти хорошие зацепки, я мог переместиться на шесть метров вправо. У меня было два варианта: я мог пойти налево, как и стоял, лицом к склону, — и через три довольно простых шага выходил на пятиметровый траверс через плиту. Траверс достаточно крутой, зато чистый, безо льда и снега. Второй вариант: я мог спуститься прямо вниз по снежному желобу справа от плиты, следуя обычному маршруту восхождения и спуска, и таким образом избежать опасного траверса по плите.
Иди по снегу. На плите слишком мало зацепок, это очень рискованно.
Первые четыре шага я спускался в снежном желобе. Мне удавалось найти надежные зацепки для рук и достаточно быстро и безопасно спускаться. Я опять двигался спиной к склону, скользил задницей по снегу. А руки я раскинул в стороны, упираясь ладонями в серовато-бурый гранит желоба. Мой ледоруб свободно болтался на темляке, надетом на кисть, и позвякивал каждый раз, когда я дергался корпусом, чтобы переместить руки чуть дальше по скале. После того как я достаточно легко спустился на три метра, моя левая нога быстро заскользила вниз по льду, скрытому под снегом. Опустив тело так, что правая нога подогнулась под самые ягодицы, я тянул левую ногу все ниже, но она соскальзывала при каждой попытке. Да, именно здесь мне очень пригодились бы кошки.
Схватив головку ледоруба в левую руку, я воткнул его в снег до самой скалы. Нагрузив ледоруб, я смог потянуться левой ногой еще на пятнадцать сантиметров, но не нашел чистой ото льда зацепки для ноги. Все это было бы детской игрой, будь на моих ботинках те самые несколько металлических зубьев. Я проклял себя за то, что сделал эту ошибку — упустил рюкзак. Я крутнулся слишком далеко на правую ляжку, вытянул подошву правого ботинка в снег, но ее выдернуло, и я сорвался. Инстинктивно я перевернулся на живот и схватил древко ледоруба в правую руку. Я был в позиции самозадержания, но мое тело скользило ниже ледоруба, ноги скользили по скальной плите, я почти не нагружал клюв ледоруба, к тому же на него надо давить постоянно, а у меня это не получалось. Вот ледоруб вырвало из склона, и я заскользил вниз, туда, где снег заканчивался и начиналась сорокаградусная скальная стенка. Набирая скорость, я чувствовал, как гранитные крошки скребут мои водонепроницаемые штаны выше коленей. Сквозь закрытые глаза я видел, как жадная утроба пропасти зияет внизу, дыхание мое прервалось. «Это все, — подумал я, — шансов никаких».
Пытаясь воткнуть ледоруб в плиту, чтобы остановиться, я подтягивался на древке, поочередно перемещая плечи. Клюв скользил по плите, раздавался противный скрежещущий звук стали по граниту. Я потратил немало сил, чтобы держать глаза закрытыми. Я не хотел видеть, как стенки желоба скользят все быстрее и быстрее, пока сила тяжести не схватит меня за шкирку и не бросит на крутую стенку, вдоль которой я полечу в шестисотметровую пустоту, безжизненный, как тряпичная кукла.
Ледоруб издал еще один пронзительный визг, и вдруг я резко затормозил. От страха, от осознания того, что больше не падаю, меня парализовало. Осторожно я открыл глаза — боялся, что даже движение моих век нарушит равновесие и я опять сорвусь и отправлюсь дальше в свой смертельный полет. Сначала я увидел, что завис посреди не сильно выступающей из склона плиты и что пролетел я всего лишь расстояние в два человеческих роста. Что же задержало меня в таком совершенно невероятном месте? Наклонив голову влево, я бросил взгляд на древко моего ледоруба, потом на кончик клюва, и… не увидел его. Судя по всему, я с такой силой вдавил клюв инструмента в гранит, что его практически приварило к голой скале. Других версий мне в голову не пришло, я не увидел на скале ни трещины, ни полочки, ни бугорка, ни выступа, ни откола. Только чистый обыкновенный гранит, грубый, как необработанный бетон. Именно он чем-то схватил меня прямо за кончик железного клюва и уберег от неминуемой гибели. Еще не веря в спасение, я вдруг осознал, что телу все-таки нужен кислород, и сделал несколько судорожных вдохов. И только через минуту двинулся дальше, изредка поглядывая через левое плечо на путь, который мог закончиться в пропасти.
Я не помню, как все-таки вышел из того положения, в котором задержался, перебрался к камню слева и устойчиво встал. Тем не менее уже достаточно скоро я стоял на ногах и осматривал путь моего дальнейшего спуска. Что я знаю точно, это то, что я ни разу не посмотрел в пропасть, а сосредоточил все внимание на оставшемся мне траверсе чуть ниже двух скальных выходов. Я прошел первый откол и за ним обнаружил снежное поле с большим количеством льда, по нему мне нужно было спуститься, одновременно траверсируя. Отчаянно вцепившись правой рукой в откол на одном из скальных выходов, я левой рукой махал ледорубом, вырубая лопаткой ступеньки для носков ботинок. За десять минут я преодолел эти восемь метров льда — последнее препятствие на Хоумстреч — и вышел к своим старым следам. Отсюда уже было просто добраться до той трещины, где задержался мой рюкзак. Первым делом я вытащил и привязал к ботинкам кошки — теперь я был полностью экипирован для спуска. Я легко пересек очередную обледенелую плиту, пошел вниз и вскоре встретил Скотта, который ждал меня у начала маршрута.
За четыре недели я сделал два технически сложных маршрута и два полегче, но очень длинных. Одно из восхождений включало лыжный поход в северо-западную долину горы Сноумасс, четырнадцатитысячника из хребта Элк. После таких приключений я почувствовал себя готовым к самому трудному восхождению в моем проекте — соло на пик Кэпитол. Предыдущие маршруты были либо длинными, либо сложными, этот сочетал в себе и то и другое. Из всех четырнадцатитысячников пик Кэпитол был самым сложным. Он был такой же технически сложный, как пик Лонгс или пик Пирамид, он был такой же опасный, как Марун-Беллз (гора, которую иногда еще называют Дедли-Беллз).
[52] Но я хорошо знал подходы, знал состояние снега, и я был на пике своей спортивной формы и акклиматизации. Пожалуй, самой знаменитой деталью пика Кэпитол был Найф-Ридж
[53] — стометровый тонкий гребень, который вел к вершине на высоте 4100 метров, обрываясь на восток, до самого берега озера Пьер, пятисотметровым крутяком со множеством перегибов и карнизов. На запад гребень обрывался восьмисотметровым обрывом до озера Кэпитол. Но одним лишь острым и опасным Найф-Ридж трудности не ограничивались, ключевой участок был после него, на вершинной башне.
