Вибрация все усиливается, меня трясет сильнее, до боли. Я хочу понять, что ждет меня в конце этой горки. Мне кажется, там будут какие-то ворота, я хочу увидеть их, может быть, пройти сквозь них, но откуда-то знаю, что так или иначе освобожусь от захватов трубы, прежде чем доберусь до конца. Стенки вибрируют, вызывая у меня бурные спазмы. Я не дотерплю до конца и не узнаю, что там. Я высвобождаюсь из крепких объятий, приступы дрожи еще долетают до меня от исчезающих стен туннеля. Без их поддержки я теряю равновесие и делаю кувырок назад медленным, плавным движением. Все мое тело яростно дрожит, как будто вот-вот взорвется. Чернота поглощает туннель, и вдруг судороги, которые сотрясали меня в галлюцинации, превращаются в настоящую дрожь, меня колотит в холодных тисках ночного каньона.
Вторник, ночь, вскоре после заката. Мой лишенный сна мозг представляет себе бредовое бегство из ловушки, если не для тела, то, по крайней мере, для духа.
Отвлеченный усталостью и относительно теплым днем, я еще не надел шорты с лайкрой, но надвигающийся вечерний холод предвещает еще девять часов упорного сражения. Я снял шорты утром перед попыткой хирургической операции. Думая, что у меня все получится, я собирался использовать их подкладку в качестве впитывающей повязки на обрубок. Но до этого, конечно, не дошло. Я горд тем, что, никогда официально не обучаясь оказанию врачебной помощи в походных условиях, смог, импровизируя, решить несколько медицинских задач. Я почти разочарован, что не найду случая проверить их эффективность, но твердо решил больше не предпринимать попыток ампутации. Я доказал себе, что разрубить или распилить кости нереально. Скованный своими текущими возможностями, я знаю, что дальнейшие попытки отрезать мою руку будут однозначным самоубийством.
В психологическом отношении смерть от обезвоживания оказывается более мучительной, чем я ожидал в субботу. Отсутствие воды преследует меня, неукротимое пустынное чудовище с каждым часом все ближе. Вынужденная бессонница усиливает мои страдания, высвобождая четырехмерные аберрации в моей голове. Я перестал быть частью нормального пространственно-временного континуума. Минута за минутой мой недосып разрушает одну функцию мозга за другой. С учетом того, как ухудшилось мое состояние, большим достижением будет увидеть утро среды. Я уже протянул дольше, чем предсказывал вначале, когда думал, что не доживу до вечера вторника. Может быть, я еще раз переживу свои прогнозы.
Только держись. Это все, что ты можешь сделать.
Я решаю надеть лайкровые шорты под тонкие коричневые нейлоновые. Это занимает у меня почти десять минут. Я отстегиваю обвязку от веревки, вытаскиваю поясной ремень из пряжки и скидываю ножные обхваты к ногам. Снимая шорты, я на мгновение удивляюсь тому, какие тощие и бледные у меня ноги в свете фонарика. Я сильно потерял в весе, возможно килограммов десять или даже больше, а ведь я не был толстячком, когда вышел в этот каньон. Пройдет еще какое-то время, прежде чем я использую всю эту массу тела, но беда в том, что большая часть моей плоти станет пищей для насекомых и падальщиков пустыни. Я подтягиваю велосипедные шорты и, путаясь в их эластичной ткани, тыкаясь ногой в отверстие штанины, ловлю свою обувь. Коричневые шорты легко скользят назад, за ними — перекрученные веревки обвязки. Просунуть ноги через обхваты получается только с третьей попытки, когда я распутываю все узлы. Достаточно просунуть поясной ремень через пряжку одной рукой, но протащить ее второй раз назад гораздо труднее, и после пяти минут я прекращаю попытки, оставив все как было.
Чернота каньона обступает меня. Впереди еще одна ночь мучений и борьбы с холодом. Я порывисто и беспокойно повторяю цикл за циклом возню с затягиванием веревки вокруг ног. Во время десятиминутных перерывов между приступами дрожи я то и дело уплываю в какой-нибудь экстраординарный транс. Мой дух тоскует по свободе, и я впадаю в бредовое состояние еще раз пять. Иногда галлюцинации — психоделические путешествия, подобные гонке через кровеносный сосуд, иногда я взлетаю, отделив душу от тела, и вижу себя сверху. Моя душа покидает каньон, как это было в воскресенье, когда я пролетел над Тихим океаном и превратился в фотонный ливень в космическом вакууме.
Иные галлюцинации начинаются с того, что я вижу своих друзей, вполне телесных, но прозрачных, призраков, временно населяющих каньон, пока мы не улетаем вместе в какое-нибудь знакомое место. Они никогда не общаются со мной словами, только жестами или передают эмоции невербальными волнами. Если они хотят, чтобы я чувствовал себя уверенно и в безопасности, я чувствую уверенность и безопасность. Если бы они хотели напугать меня, я испытывал бы страх. Но этого не происходит — мне абсолютно комфортно в состоянии транса. Независимо от местоположения и компании, в этих призрачных опытах всегда есть немой голос, который напоминает мне о том, что пора снова позаботиться о себе. Я неизбежно задерживаю возвращение в действительность, пока тело не начинает биться в конвульсиях от дрожи переохлаждения. Я всегда чувствую, когда мне уже пора.
В реальном пространстве, ограниченном валуном и стенами каньона, я то и дело выливаю верхний слой своей мочи из кэмелбэка в налгеновскую бутылку, выплескивая сомнительный осадок в песок позади. Я повторяю эту работу чаще, чем необходимо, только для того, чтобы развеять скуку. О, чего бы я только не отдал за земляничный дайкири с наколотым льдом! За «Маргариту», за молочный коктейль, за высокий стакан грейпфрутового сока, холодную бутылку «Бадвайзера». Каждому видению предшествуют и потом сопровождают меня мысли о напитках, большом количестве хороших напитков, которые моя память преподносит в очень ярком и натуральном виде, стоит закрыть глаза. Напитки плывут в ярком ореоле в полуметре передо мной и сантиметров на пятнадцать выше уровня глаз. Характерно то, что любой напиток всегда является мне образом из какой-то прошлой ситуации, он всегда находится в одном и том же месте, приподнятый над землей и в пределах досягаемости, но я не могу его взять. Не знаю, облегчает мне жизнь это буйство воображения или, наоборот, увеличивает муки жажды. Такие дискуссии я веду с собой все последние дни: об остатках еды, о последних каплях воды, о том, нужно ли пить мочу, — важнейшие в моем заточении выборы. «Это поможет мне или только ухудшит мое состояние?» Я был крайне осторожен, принимая каждое решение. Но я все еще здесь.
Замешательство, бред и безжалостный холод соревнуются друг с другом через равные промежутки времени в течение всей ночи, искажая восприятие каждой секунды, наполняя ее целой вечностью борьбы с жестокостью стихий. Те же самые созвездия в форме подковы, которые я впервые заметил воскресной ночью, расположились над каньоном Блю-Джон, их движение по ночному небу совпадает с моей линией взгляда на ночное небо между шорами стен. Интересно, кто-нибудь еще на пустынном плато глядит сейчас на тот же самый звездный потолок? Видят ли они вращение звезд? Я не могу додумать эту мысль до конца. На самом деле почти все мои мысли обрываются, не доходя до конца. Разум бессвязен, как если бы у него кончилось топливо. Меня хватает на то, чтобы сложить два-три слова в вопрос или утверждение, прежде чем наступает тишина или приходит новая неотложная информация. Я не могу ни на чем сосредоточиться.
