Когда погода успокоилась, около ямы послышались громкие мужские голоса. Сверху спустили верёвку:
– Поднимайся наверх, чужеземец, пришёл священный час!
Виктор выбрался наверх по верёвке, сброшенной сверху. Его била дрожь. От холода – он промок под проливным дождем, но больше от того, что ему предстояло пережить.
Его привели на ту же поляну. Вождь с хмурым видом сидел на пне, который был вырезан в виде кресла. На месте предстоящего костра суетились, ползая на коленях, люди; вокруг них совершал обрядовый танец шаман, громко стуча палками. Виктор догадался: люди, ползающие на коленях, старались высечь кремнями искры, чтобы разжечь костер. Сильный ветер и ливень потушили ночью огонь.
– Душа Кулахиро гневается, – воздев ладони над головой, сокрушался вождь. – Без огня нас ждёт гибель. Нам не обойтись одной жертвой. Повелитель требует крови. Привести сюда пленницу!
Четверо мужчин бросились выполнять волю вождя. Скоро на поляну была доставлена связанная девушка. И хотя лицо её было испачкано сажей, она показалась Виктору знакомой, но не было возможности вспоминать, где он её встречал.
Разжечь огонь не удавалось.
– Вы будете отданы на растерзание шакалам, – грозился вождь костровым, – если огонь не появится до момента, когда лучи солнца коснуться крыши моей хижины!
И в этот момент Виктор вдруг вспомнил окончание того рассказа из записной книжки.
Он достал из кармана золочёную зажигалку, воздел руки к небесам и начал описывать в воздухе зигзагообразные круги, делая вид, что совершает магические движения. Он выкрикивал непонятные восклицания и, наконец, встав на колени и вытянув перед собой правую руку, щёлкнул зажигалкой.
На поляне наступила мёртвая тишина. Все люди повернулись в сторону Виктора, замерли, а потом стали один за другим опускаться на колени и прятать лица в траве. Последним их примеру последовал Гуатасимо. Вождь трижды ткнулся лбом в землю, потом, вознеся руки к небесам, заговорил заикаясь:
– О бессмертный Кулахиро! Ты услышал наши мольбы и послал нам, несчастным, кусочек солнца. – Вождь неотрывно смотрел на переливающийся в утренних лучах золочёный предмет с желанным огоньком в руке пришельца. – Что мы можем сделать для тебя, о могущественный посланник Кулахиро?
Вождь с трепетом ждал, что скажет «посланник».
– Кулахиро дарует вам живой огонь и повелевает принести в жертву сегодня же в полночь подстреленных на охоте кабана, зайца и утку. Отправить тотчас же в дальний лес самых опытных охотников. Человеческих жертвоприношений больше не приносить, он насытился их дымом. Душа его просит диких животных. – Виктор говорил величаво, неспешно, громким голосом. – Пленницу освободить и доставить туда, куда она пожелает. Посланнику предоставить лучшую, самую надёжную лодку, отправить с ним пару лучших гребцов. Плыть, насколько хватит сил, в сторону Заката. Вернувшись, лодку сжечь – она понадобится посланнику, чтобы вернуться по реке Смерти в Царство теней. У костра поставить надёжную стражу – в следующий раз за гибель священного огня вас ждёт жестокое наказание!
Виктор поднёс зажигалку к пучку сухой травы. Она вспыхнула. Тут же шаман начал подсовывать в огонь сухих веток. Костёр разгорелся. Шаман с дикими радостными возгласами начал плясать вокруг разгоравшегося всё ярче костра.
Вождь дал указание своей охране развязать руки девушке и освободить её, а Виктора проводить на берег, куда доставили большую лодку-долблёнку с вёслами и привели двоих мускулистых мужчин. На берег проводить посланника Кулахиро вышло всё племя атасимов во главе с вождём.
Люди стояли на коленях до тех пор, пока лодка не скрылась из виду.
Записки Виктора Веткина
На заднем огороде выросла у нас когда-то берёза, совсем не на месте – затеняла летом треть огорода. Дед долго не решался взять в руки пилу. И не только потому, что жаль было красавицу (красота в деревенской жизни не последнее дело), а больше потому, что ждал, когда вырастет повыше да вширь раздастся. Дрова выписывать в лесхозе не по карману было, а тут дармовые пять кубов растут. По той же причине и осины вдоль переулка не трогал до поры до времени. Всё в хозяйстве пригождалось. Например, тополь, что вырос в углу сада, пошёл на пол в задней избе. На освободившемся месте бабушка картошку посадила, – каждый уголок был на учёте. Голодные годы научили быть бережливой.
Через несколько лет от пня берёзового, ставшего совсем трухлявым, вдруг деревце молодое пошло. Не сразу в заботах о хозяйстве его и разглядели. Быстро вытянулось, в стройную красавицу белоствольную превратилось. Стала берёза снова затенять картофельное поле. Собрался было уже отец рубить непрошеную гостью, да загляделся на красавицу, не поднялась на неё рука с топором. И с дровами к тому времени полегче стало. Вымахала от вольной жизни берёза чуть ли не до небес, наравне с беспризорными талинами на Слободке. И поныне глаз радует: ствол нежно-белый, косы свисают к самой траве, а ветер растреплет листву – водопад зелёный заструится. Плакучей берёзой у нас называют дерево, а по-научному – повислая берёза. В начале лета, перед Троицей, отец, бывало, просил сыновей нижние ветки спилить – ими украшали по старинной традиции наличники у окон и попутно из свежих кустиков веники банные вязали.
Деревья для деревенских жителей что люди. Я помню все старые деревья, которые росли на нашей улице, перед нашим домом, в переулке, за огородом. Осанистые и кряжистые, гладкоствольные и морщинистые, стройные и приземистые, тихие и шумливые. Многих уже не осталось ныне, деревья уходят из жизни вслед за старожилами.
Вспоминаю бабушку. Столько пережила всего, а какую крепость духа до конца жизни сохранила. Довелось пережить и коллективизацию, и войну, на которой погибли все её четыре брата. Муж попал в плен, вернулся с надорванным здоровьем. Послевоенный голод, многолетняя работа в колхозе за трудодни. Не жаловалась и никогда ни о чём не жалела: «Хорошо жили, а работы я никогда не боялась…» И правда – я всегда любовался, с каким задором бабушка выполняла любую, даже самую тяжелую работу. Не могу её представить сидящую без дела. И когда захворала в старости, пересиливала себя и, вопреки возражениям родных, находила себе занятие: охапку хворосту на растопку принесёт, травы телёнку серпом нажнёт, грядку прополет, пол подметёт. Стеснялась своей немощи, старалась скрыть её от окружающих. Не о хвори своей кручинилась, а о том, что родным помочь не может, как прежде. И когда совсем силы стали покидать и не могла уже из избы выходить – садилась за прялку. Выпадало из рук веретено – плакала от бессилия: «Рученьки вы мои, не хотите работать, совсем перестали слушаться…»
Крепкое было поколение, надёжное, терпеливое. Время отмеривали от утренней зорьки до вечерней. Мужики и красиво работать умели, и гулять от души, а если надо было, и на защиту Отечества с готовностью вставали.
Помню, с какой лёгкостью и ловкостью работал печник Павел Бодров. Русские печи, сложенные им, до сих пор исправно топятся. Не разбирают их жители – в газовой плите или микроволновке так щи не пропаришь и такие душистые и пышные пироги не испечёшь. Не сравнить с купленным хлебом душистый подовый каравай. А где к празднику сусло выпаривать для пива?
