Впрочем, ощущения вновь не появилось.
Оно, это ощущение, в нем все время сидело, будто что-бы-ни-было-там-на-небеси («что-бы-ни-было», это потому, что словечки типа «Бог» злили его) смотрело прямо на него, когда что-то говорилось. Или, как в этот раз, читалось. И, может, оттого, что не было больше такого ощущения, может, потому-то он дошел до такого, потому и пал так низко.
Когда небеса и то, что на них, не ведают о твоем существовании, что тебе остается? Лишь этот треклятый мир, часть которого у тебя прямо под носом, и в нем обещания или смысла не больше, чем ты видишь. Не больше, чем ты за свой день сделал.
А он больше почти ничего не делал, кроме повторения одного и того же, необходимого. Заполучить в руки сколько-то денег, потратить их все в одном месте.
Он не в силах вернуть тот смысл. Вот и сейчас, прочел это объявленьице и понял, что прорва других тоже, верно, его прочли. И стоять ему в длинной очереди.
Но все равно он отправился.
Поглядел в витрину магазина запчастей, увидел, что всего половина восьмого. Но все равно отправился торчать на перекрестке, как будто образуется настоящая очередь и ему надо занять в ней место пораньше.
Но, еще не дойдя до перекрестка, понял, что опоздал. Позже пришел, чем расчитывал. Уже народу собралось человек семнадцать. Вот и стоял он с ними, снедаемый чувством соперничества, терзавшим своими мышиными зубками его внутренности. Никто не смотрел друг другу в глаза.
Чертовски холодно становится в Атаскадеро. Вот о чем он непрестанно думал. А ведь это, считай, Калифорния, верно? Солнечная Калифорния. Днем еще может быть, зато ночью тут, может, тридцать градусов
[8]. Вон у некоторых руки в перчатках. А у него нет. Вот и потирал руки ладонью о ладонь, чтоб согреться и чтоб занятие было.
Почти все ожидающие, заметил Джерри, были мужчины, лишь одно исключение — женщина без передних зубов. Одни выглядели получше, чем он, другие похуже. Подумал так, потом усомнился. Усомнился в собственном восприятии того, как он выглядел.
В зеркало он давненько не смотрелся.
А потом его как ударило.
«Я прямо сейчас в зеркало смотрюсь».
Может быть, впервые он ясно видел себя с тех пор, как все пошло кувырком и скисло. Увидел собственный облик в компании, к которой примкнул. Вот они, его коллеги. От этого захотелось уйти, и он едва не ушел. Но вот появились еще три мужика, и Джерри решил, что у него прав на бесплатные деньги столько же, сколько и у них.
Он не знал, есть ли уже девять часов, но, похоже, должно бы быть. Сорок восемь человек собрались на перекрестке, не считая его самого.
Пацан лет двенадцати-тринадцати прикатил на велике, старом прогулочном велосипеде. Джерри удивило, что в очереди не было другой пацанвы, ведь ребятки любят даровые деньжатки. Как и все остальные. Только этот пацан вел себя так, будто он не ждать в очереди приехал.
Пацан взглянул на толпу. Толпа взглянула на него. Может, потому, что он был единственным, кто не понурил взор в тротуар. Малец обвел взглядом всех, кто собрался, словно пересчитывал их. Лоб его изумленно сморщился, пацан нахмурился. Потом сказал:
— Елки зеленые! Вы все здесь по объявлению?
Произнес это как-то официально, и несколько голов поднялись. Как бы слушая его. Думая, может, мальчишка что знает. Были и такие, кто ощетинились. Кто этот сопляк, в конце концов, чтобы выспрашивать у них?
Несколько человек в ответ кивнули.
— Елки зеленые, — повторил пацан. Головой покачал. — Мне нужен был всего один человек.
Тогда вперед вышел этот здоровенный лысый. Спросил:
— Ты объявление дал?
Джерри этот здоровенный лысый был известен. Не знал его, но знал достаточно, чтобы держаться подальше. Всему городу известный босяк. Немало дел натворил.
Но пацан и не подумал сникнуть перед здоровенным босяком, а взял да и сказал:
— Ага, я.
— Ну, тогда все дела, — произнес здоровенный босяк. И почти все ушли, следуя за ним, как за мессией или еще кем. Имел ли он в виду, что посчитал, что никаких денег нет или что не возьмет их у мальчишки, Джерри не понял. Не знал, поняли ли и те, кто уходил. Просто отправились, куда им сказано было. Куда угодно.
Джерри слышал их ворчание, когда они проходили мимо. Но сам он не уходил, никаких выводов не спешил делать. Чаще всего ворчание сопровождалось фразочками вроде: «Понять бы должон, что все это прикол». А то еще: «Очень смешно, малыш».
Пацан стоял себе на месте. «Вроде, полегчало ему», — подумал Джерри, поскольку осталось всего десять-одиннадцать человек. Небольшая, более управляемая кучка народу.
Джерри подошел к пацану. Вежливо. Скромненько, так чтоб не напугать.
— Так это шутка?
— Нет, нет, это по правде. Я газеты развожу, у меня свой маршрут, получаю тридцать пять долларов в неделю и хочу отдать кому-нибудь эти деньги. Кто, скажем, найдет работу и через какое-то время перестанет в них нуждаться. Просто, чтобы было на что начать, понимаете? Ну там еда, из одежды что получше, оплата поездок на автобусе. Или еще что.
Тут за спиной Джерри чей-то голос произнес:
— Положим, но которому кому-нибудь?
Да-а. То была задачка.
Пацан подумал над ней немножко. Потом сказал, что у него есть в ранце бумага, и попросил всех написать, почему каждый считает, что деньги должен получить именно он.
Когда он сказал это, шесть человек ушли.
— Интересно, что это с ними? — пожал плечами малец.
Пояснила ему леди без передних зубов, сказав:
— А ты с чего решил, будто все писать умеют?
По выражению лица было видно, что малец никогда о том и не думал.
«Почему я считаю, что заслуживаю этих денег». Пишет Джерри Бускони.
Так вот, для начала, не скажу, что заслуживаю их больше любого другого. Потому как, кому слово-то дадено?
Я человек не идеальный, и, может, другие скажут, что они совершенные. А ты, малец, толковый. Об заклад бьюсь, толковый. И ты поймешь, что они тебе сочиняют. Я — пишу честно.
Я помню, ты сказал, что тебе нужен тот, кому не повезло. Только знаешь, что? Все это чушь. Везение тут совсем ни при чем. Взгляни на всех, кто сегодня явился. Мы шайка босяков. Тебе скажут, это невезение. Но я тебе лапшу на уши вешать не буду, малец. Мы сами себе такое устроили.
Меня взять, я иногда в беду попадаю. Из-за наркотиков. Это моя собственная вина. Ничья больше. Ни мамы моей. Ни Бога или правительства. Не они кололи иголку мне в руку. Я сам себе это делал. Но вот уже несколько недель я не знал никаких наркотиков. Чистым держусь.
