В тот раз меня, выпустив из изолятора, почти целую неделю продержали в жилой зоне. Перед праздниками в целях безопасности, как объясняли мусора эту меру предосторожности, неблагонадёжных заключённых, у которых в личном деле стояла красная полоса, предупреждавшая о склонности к побегу (а у меня она стояла уже несколько лет), администрация не выпускала ни на биржу, ни тем более на лесоповал в таёжную глушь.
В моём случае всё это было излишним, поскольку до освобождения мне оставалось теперь всего два месяца, а не многие годы, как в тот раз, когда я совершил побег. Но мусора держали стойку до последнего и уже в канун праздника, скрепя душой, по просьбе нескольких бригадиров и под их ответственность, пошли всё же им на уступки и выпустили меня на биржу, но о тайге не могло быть и речи. Туда до конца этого срока путь мне был заказан.
Так что за несколько часов до Нового года вместе с бригадой ширпотреба, в которой числились многие достойные арестанты, я и вышел на биржу.
Как только колонна заключённых под конвоем солдат с остервенелыми псами на поводках выходила из коридора длиною в несколько километров, который начинался у вахты жилой зоны, и попадала на биржу, тут же, как в сказке, их взору представала огромная гора опилок и древесных стружек, которая высилась как пик Коммунизма. По спирали дороги, которая окутывала её серпантином, пыхтя двигателями и чихая глушителями, волочились старые «ЗИСы», гружённые древесными отходами, чтобы выгрузить их на самой вершине и вернуться обратно. Ну а для того, чтобы увидеть эту вершину, нужно было высоко запрокинуть голову, придерживая при этом шапку.
До самого октября самосвалы сновали по этой «куче», как привыкли называть её заключённые, вверх и вниз, в три смены, почти без перерыва, а затем поздней осенью её поджигали и она горела до самого мая. И так на протяжении многих десятков лет… А сколько сотен, а может, даже и тысяч трупов заключённых были сброшены здесь из грузовиков и сожжены после всякого рода разборок! До сих пор все они еще числятся в «вечном» побеге.
В общем, зрелище горящей горы впечатляло, а во многих, прибывших в лагерь новичков вселяло мистический ужас. Но со временем, проходя мимо по два раза в сутки, заключённые просто переставали обращать на неё внимания. Так оно обычно и бывает…
По сравнению с обыкновенной промзоной – биржа была настоящим гигантом. Достаточно сказать, что на всей территории Коми АССР рабочей зоны таких размеров не было. Арестанты каждого из трёх лагерей Княжпогостского управления – головной, «двойка» и «тройка» – выходили сюда ежедневно для работы в три смены. Движение здесь не прекращалось ни на минуту, ни днем, ни ночью, а цеха и заводы останавливались лишь на время пересменок да ещё один раз в год для профилактики. На бирже имелась заправка и свой автопарк, насчитывавший около ста машин. Правда, все они были старыми и допотопными, но со своей работой справлялись. Это происходило, наверное, потому, что на них шоферили асы и механики-универсалы в одном лице.
Шесть лесоповалов, два шпалозавода, пять заводов разного профиля, около тридцати бревнотасок, огромный цех ДОЦ, фибролитовый цех, ДВП, цех ширпотреба, ДСП и многие другие цеха и заводы – вот неполная картина этой биржи. Через всю её территорию тянулись несколько путей железной дороги. Круглые сутки в ту и в другую сторону сновали локомотивы, тянущие за собой по несколько товарных вагонов. То там, то здесь в эти вагоны, стоявшие у цехов и заводов и охранявшиеся надзирателями с собаками, грузилась разного рода древесная продукция.
Войдя на биржу с утра, только к вечеру можно было добраться до её другого конца. Надо ли подчеркивать, что нигде, или почти нигде, не было видно ни заборов, ни колючей проволоки. Откровенно говоря, на бирже даже не чувствовалось, что ты в заключении. И справедливости ради стоит отметить, что отсутствие привычных лагерных преград положительно влияло на психику арестантов.
Южная часть биржи упиралась в «тройку», с восточной стороны вплотную к бирже примыкал головной лагерь, северная же её часть выходила воротами на станцию Железнодорожная, откуда и заходили паровозы. По всей западной границе биржи протекала небольшая речушка Вымь, приток Вычегды, из которой летом мужики выуживали брёвна и где круглый год ловили рыбу.
Одновременно из всех трёх зон на огромную территорию биржи выходило до пяти тысяч человек и, наверное, глупо было бы предполагать, что такое количество заключенных менты могли оставить без своего присмотра. Конечно же – нет. Так что для этих целей здесь была задействована целая сеть легавых пунктов. Больше того, по территории биржи круглые сутки курсировали несколько воронков, собирая на своем пути смертельно пьяных мужиков, хулиганов, дебоширов, «перекидчиков» и прочий арестантский люд, с точки зрения мусоров, нарушавший правопорядок.
Отдельные группы мусоров прочесывали подозрительные объекты, тупики и закоулки биржи. В каждую из них входили по нескольку солдат-краснопогонников, в основном сверхсрочников, и офицер из батальона охраны. У них имелись ручная рация и штык-ножи, но огнестрельного оружия у них не было. Правда, к каждой из таких групп обязательно придавался проводник с немецкой овчаркой, которая порой заменяла целое отделение пехоты.
2
Однажды, а произошло это за несколько месяцев до Нового года, одна из таких легавых групп зашла в теплушку к знаменитому на все три зоны ширпотребщику-цыгану Папе Карло, как кличили этого чертополоха. Он был с легавыми в наилучших отношениях и заискивал перед ними как мог, выруливая себе, таким образом, досрочную свободу. Почти бесплатно вытачивал он для высокопоставленных мусоров не какие-нибудь там безделушки, а настоящие произведения искусства: выкидные ножи, пистолеты-зажигалки, шкатулки, нарды и шахматы. Зато с ментовской шушерой он вёл свой бизнес уже на широкую ногу, пихая им по ходу пьесы, портсигары, мундштуки, чётки и зары для нард за чай, курево, водку или спирт.
Как ни странно, но цыган почему-то панически боялся собак, особенно мусорских овчарок. Поэтому, когда к нему заходили клиенты-поисковики, собак своих они привязывали у шлагбаума, который был расположен рядом с мастерской Папы Карло. И вот однажды, прикупив какой-то ширпотреб, мусора при выходе из теплушки не обнаружили своей собаки. На шлагбауме висел только, срезанный чем-то острым, маленький обрывок поводка, но сама собака исчезла, будто сквозь землю провалилась.
Немецкая овчарка, тем более натасканная на заключенных – это вам не какая-нибудь болонка. Для того чтобы её увести, смелости маловато, здесь нужна особая сноровка. Только человек, который непосредственно много лет общался с собаками, знал их нравы и привычки, мог пойти на такое. Всё это прекрасно понимал её хозяин, но от этого тоски и переживаний у него не убавлялось.
Думаю, каждый из нас понимает, кем может быть собака – умная немецкая овчарка для своего хозяина-солдата, тем более, вдали от дома, в непроглядной таёжной глухомани. Правда, солдат этот был сержантом-сверхсрочником, но это не меняло дела; он очень тяжело переживал потерю друга. А тут ещё через несколько дней и весточку кто-то подогнал этому служаке: – мол, собаку твою утащили и сожрали, шкуру и лапы кореша своего можешь забрать там-то и там-то.
