Мелькнула у меня мысль тоже что-нибудь скаламбурить на французском, но настроение было слишком паршивое, не до шуток.
– Если позволите, сэр, я заберу костюм, который на вас сейчас, и займусь им вплотную.
– Спасибо, Дживс.
– Пройдусь губкой и отутюжу.
– Да, спасибо, Дживс.
– Очень хорошо, сэр. Чудесный день, не правда ли, сэр?
– Да, спасибо, Дживс.
Он вздернул одну бровь:
– Вы как будто расстроены, сэр?
– Да, Дживс, я расстроен. Так расстроен, что сил моих нет. Потому что причин для расстройства у меня с избытком.
– Но как же так, сэр? Ведь дела складываются самым благоприятным образом. Я доставил мистера Томаса в дом священника. И как мне известно от дяди Чарли, ее сиятельство ваша тетя Агата уже отложила свое прибытие в «Деверил-Холл».
– Верно. Но все эти вещи – не главное. Конечно, они образуют некоторую серебряную подкладку, не спорю, но взгляните на собирающиеся тучи. Во-первых и в самых основных, это опять он.
– Сэр?
Я понял, что он ничего не понял, и постарался взять себя в руки.
– Простите, что говорю загадками, Дживс, – сказал я внятно. – Я имел в виду, что опять Гасси грозит бедой.
– В самом деле, сэр? Каким же образом?
– Сейчас объясню. Из-за чего произошла вся эта заварушка, помните?
– Из-за того обстоятельства, что мистер Финк-Ноттл оказался в тюремном заключении, сэр.
– Вот именно. А теперь можно без опаски биться об заклад, что он окажется там опять.
– В самом деле, сэр?
– Ну что вы, в самом деле, все время «в самом деле» да «в самом деле»? Да, тень каталажки опять нависла над Огастусом Финк-Ноттлом. Правоохранительные органы уже поигрывают мускулами, готовясь к прыжку. Один неверный шаг – а он их сделает штук двадцать в первую же минуту, – и прости прощай, Гасси, на тридцать суток в застенке. Что из этого проистечет, мы с вами знаем отлично.
– О да, сэр.
– Так уже лучше. Разнообразнее. А то все «в самом деле, сэр» да «в самом деле, сэр». Да, так вот. Что из этого произойдет, известно, и страх берет подумать, м-м?
– Совершенно точно, сэр.
Я заставил себя не давать воли воображению и сохранить спокойствие. Спокойствие, конечно, ледяное, замороженное для сохранности, оно не идет в сравнение со спокойствием в свежем виде, но, с другой стороны, лучше, чем никакого спокойствия вообще. Я сказал:
– Может быть, конечно, Дживс, я и заблуждаюсь и этот старый арестант вовсе не намерен возвращаться к уголовной жизни. Может быть, но вряд ли. Вот вам факты. Только что я встретил на вокзальной площади мисс Перебрайт. Между нами, естественно, завязался разговор, и в ходе него зашла речь про Гасси. Поговорили мы о нем минуту-другую, как вдруг она отпустила замечание, от которого душа моя наполнилась невыразимым страхом. Ей-де нужно, чтобы Гасси сделал для нее одно дело. Я спросил, что за дело. А она отвечает: «Ничего интересного, так, кое-какая мелочь». Уклончиво отвечает. Или правильнее было бы сказать «лицеприятно»?
– Можно и так и эдак, по вашему усмотрению, сэр.
– Отвечает как человек, который что-то затеял и сам это сознает. «Эге-гей, – сказал я себе. – Алло, алло, алло!»
– Прошу извинения, что перебиваю, сэр, но я рад сообщить: группа поддержки мистера Эсмонда Хаддока организована, мои усилия в этом направлении увенчались значительным успехом. Стоячие места за скамейками в зале будут заполнены его поклонниками и доброжелателями.
Я нахмурился:
– Прекрасная новость, Дживс, но не понимаю, какое отношение она имеет к тому, о чем только что шла речь?
– Никакого, сэр. Прошу меня простить. Это ваши слова: «Алло, алло, алло!» – привели мне на ум мистера Хаддока. Так вы говорили, сэр?..
– А что я, собственно, говорил? Не помню.
– Вы упомянули уклончивый, или лицеприятный, ответ мисс Перебрайт.
– А, ну да. Он наводил на мысль, что она что-то затевает. И меня как по лбу шарахнула такая мысль: если Коротышка что-то затевает, то, сто шансов против восьми, ее затея будет носить характер мести полицейскому Доббсу. Я прав или не прав, Дживс?
– Это, безусловно, вполне правдоподобное предположение, сэр.
– Я знаю Коротышку. Ее психология для меня – открытая книга. Еще в те давние дни, когда она бегала в комбинезончике и без переднего зуба, она отличалась горячим, порывистым нравом, непримиримым ко всякому «нахальству». А последний поступок ревностного полисмена, арест собаки, она, конечно, сочтет «нахальством». Если раньше у нее были с Доббсом расхождения по богословским вопросам, то теперь она и вовсе жаждет его крови. Несчастное животное томится в темнице, скованное кандалами по рукам и ногам, – да девушка с ее темпераментом нипочем не оставит этого дела так.
– Разумеется, сэр.
– Вот именно, что «разумеется, сэр». Мы должны смотреть правде в глаза, как она ни ужасна. Коротышка, безусловно, задумала какую-то акцию против полицейского Доббса, какую именно, мы не знаем, но ясно, что Гасси, которого во что бы то ни стало необходимо оградить от новых конфликтов с законом, готов стать орудием в ее руках и осуществить ее зловещие планы. И вот что еще я вам расскажу, и можете ввернуть свое «В самом деле, сэр?». Я сейчас разговаривал с Эсмондом Хаддоком, он, оказывается, здесь мировой судья. Ему принадлежит в Кингс-Девериле право казнить, карать и миловать. Так что для него присудить человека к тридцати суткам без права выкупа – что глазом моргнуть. Мало того, он ужасно невзлюбил Гасси и признался мне совершенно открыто, что мечта его жизни – увидеть, как на нем защелкнут наручники. Что вы теперь запоете, Дживс?
Он разинул было рот, но я поднял руку и остановил его.
– Знаю, что вы хотите сказать, и вполне с вами согласен. Сам по себе, послушный лишь велению своей совести, Гасси совершенно не способен ни на какие правонарушения и хулиганства, за которые всякий мировой судья рад отвесить показательный приговор для острастки другим. Что верно, то верно. С юных лет Гасси придерживается правил, усвоенных, я думаю, с молоком матери: подальше обходить стезю порока и избегать опрометчивых поступков, которые приводят менее дисциплинированную публику в очередь на тридцатисуточную посадку. Но как мы знаем, Гасси поддается влиянию. Например, тогда, на Трафальгарской площади, на него повлиял Китекэт, пригрозив съездить бутылкой по башке. И Коротышка, судя по всему, тоже способна на него повлиять. А уж когда Кора Коротышка возьмется влиять на кого-то, она до чего угодно может довлияться, мне это известно по собственному опыту.
– Вы полагаете, что мистер Финк-Ноттл прислушается к предложениям молодой леди?
– Ее слово для Гасси – закон. Он будет как воск в ее руках. Говорю вам, Дживс, ситуация удручающая. Вы никогда не сидели привязанный по рукам и по ногам к стулу перед пороховой бочкой, на которой догорает огарок свечи?
