Однако когда Ада ухватила меня за рукав и потащила внутрь, я не сопротивлялся. Мы, словно желанные посетители, прошли перед стойкой администратора, поднялись по лестнице на третий этаж и отыскали дверь, на которой висела металлическая табличка с номером 304. Мне жутко хотелось, чтобы там никого не оказалось. И в то же время мне казалось, что вот-вот исполнится то, о чем я даже и мечтать не смел. Поговорить с обладателем таких мощных легких — от одной только мысли об этом у меня подгибались коленки.
— Может быть, я даже и не смогу объясниться с ним по-английски, — сказал я.
— Сможешь! Я слышала, как ты говорил на уроке!
— Ну а вот сейчас не смогу!
Ада тихонько рассмеялась.
— Зато я всегда болтаю, — сказала она, — буду твоим переводчиком.
И тут она сделала нечто совершенно неожиданное. Она поцеловала меня в щеку. Не знаю — может, она думала, что это поможет. Я стоял перед номером Брина Терфеля, а Ада целовала меня в щеку. Ясное дело, что я совсем растерялся!
— С тобой все в порядке? — спросила Ада.
— Да-да, разумеется, — ответил я и прислонился к стене.
Ада уверенно постучала в дверь три раза. Я судорожно сглотнул сухим ртом. Ада вновь постучала — теперь дважды. Я прислушивался к звукам внутри номера, но ничего не услышал. Внезапно дверь распахнулась.
Такого крупного человека я еще никогда не видел. Возможно, в мире найдутся мужчины более высокие и широкоплечие, но этот, стоявший на фоне залитого солнцем окна, показался мне гигантом, по сравнению с которым Хал к — жалкий хлюпик.
— Yes?
— Are you Bryn Taffel?
[1]
Ада произнесла его фамилию почти как «кафель», и я едва удержался, чтобы не пнуть ее ногой.
— I am.
— This is my friend Bart
[2], — и она показала на меня.
Хорошо, что я догадался опереться о стену. Я попытался кивнуть, но шею будто свело судорогой.
— Не is a singer, just like you, Mr. Taffel, — продолжала Ада.
— Good for you
[3], — ответил он, разглядывая меня. Он говорил на диалекте, которого мне не приходилось слышать в кино. Тут я вспомнил, что Терфель родился в Уэльсе в семье фермера. Петь он начал совсем рано, когда какой-то друг их семьи научил его народным валлийским песням. Учился Терфель в Лондоне, а сейчас считается самым знаменитым в мире обладателем баса-баритона. И вот эта знаменитость стоит прямо передо мной. Что ж тут удивительного, что язык у меня словно прилип к небу?
— His voice is better than any I’ve heard, — продолжала Ада, — but he can’t sing in front of people.
— Nervous, are you? — спросил он, не сводя с меня взгляда.
— He can speak
[4], — сказала Ада.
Я кивнул, не сгибая шеи.
— Come on in
[5].
И вот мы уже в номере Брина Терфеля. Я не знал, ужасаться мне, радоваться или испытывать то и другое одновременно. Гостиничный номер был примерно вдвое больше нашей квартиры. Я заметил два чемодана — один из них, открытый, лежал на кровати. В комнате пахло взрослым мужчиной. Терфель достал из небольшого холодильника несколько банок газировки и предложил нам. Ада взяла себе кока-колы.
Брин Терфель посмотрел на меня. А я думал лишь о том, что вот этим ртом он спел те песни, которые я слушал бессчетное число раз.
— Ему тоже колы, — подсказала Ада.
Я явно недооценил Аду. Она мне здорово помогла. И говорить умеет, как раз когда надо. Не то что я — либо молчу, либо пою, но голос при этом то и дело срывается.
— Ну что, Барт, споешь для меня? — спросил Брин Терфель.
— Нет, — прохрипел я и откашлялся.
— Так я и думал. А что у тебя с носом?
— Я боксер.
— Тебе больше хочется петь или заниматься боксом?
— Петь.
— Знаешь, в жизни каждого певца бывают моменты, когда его начинают мучить сомнения. И некоторые сомневаются особенно сильно. Вот, смотри, — Брин Терфель распахнул окно и подозвал меня к себе. С трудом передвигая негнущиеся ноги, я подошел к нему, а он положил руку мне на плечо.
— Видишь этих людей?
Внизу по тротуару шагали люди. Много людей. — Да.
— Смотри.
Он открыл рот. Звук, заливший улицу, напоминал внезапный взрыв. Терфель прекрасно обходился и без микрофона. Прохожие замерли. Огляделись. Подняли головы и заулыбались. Брин Терфель пел, и стена соседнего здания отзывалась эхом. Он надувал щеки и буквой «О» округлял губы. Изо рта у него лились самые прекрасные звуки во вселенной. Примерно спустя минуту он вдруг умолк, и вскоре прохожие сдвинулись с места и заспешили по своим делам. Все они улыбались, словно с ними случилось нечто особенное.
— Я выставил себя дураком, — сказал Брин Терфель.
— Нет-нет! — запротестовал я.
— Но разве человек в своем уме станет петь из гостиничного окна? Теперь все эти люди думают, что я спятил.
— Но они же улыбались, — сказал я.
— Знаешь, Барт, петь, высунувшись из окна, глупо. Но петь — это всегда немножко глупо. И никакой пользы от пения нет. Если мы с тобой хотим петь, то должны слегка спятить. Только тогда у нас получится. Так как, по-твоему, Барт, ты уже достаточно чокнутый?
— Я… я… не знаю.
— Это тест. Если ты можешь открыть окно, высунуться из него и спеть что-нибудь — значит, тебе под силу выйти на сцену.
Я взглянул на окно. Ведь я даже для бабушки не могу толком ничего спеть — так неужели мне придется петь из окна для незнакомых людей? Нет, это совершенно немыслимо. Брин Терфель улыбнулся и погладил меня по голове своей большой рукой.
— Приятно было познакомиться с вами обоими. А сейчас мне нужно готовиться к вечернему концерту. Вы придете?
Я посмотрел на Аду в надежде, что она мне поможет. Надо было срочно придумать хорошее оправдание, но ничего, кроме правды, мне в голову не приходило.
— Э-э… Я про ваше выступление и не знал… — сказал я.
— Значит, так: иди в кассу и скажи кассиру, что тебя зовут Барт. Он оставит два билета на твое имя. Хорошо?
— Ух ты… э-э… — я тщетно пытался выдавить из себя хоть несколько слов.
