И вообще, по-моему, внешность у меня совершенно заурядная. Из тех, что сразу забываются, как только исчезают из поля зрения. Куда лучше, когда у тебя длинный нос или кроличьи зубы, — во всяком случае, на них задерживается взгляд. Впрочем, когда вырасту, можно сделать татуху в виде змеи, обвивающей горло. Хотя не очень-то это и стильно.
Я с силой втягиваю в себя воздух и направляюсь домой.
Прежде чем тронуться в путь, надо все же перевести дыхание…
Моя третья глава
— Что случилось с твоим прекрасным личиком? Мама осматривает мой глаз.
— Тренировка, — объясняю я.
— Правда? Ну ничего, мой мальчик.
Она ерошит мне волосы.
На маме халат, который ей узковат.
— Ты еще дашь им сдачи, — с улыбкой говорит она.
— Наверное.
— Ты прирожденный боец, малыш.
Не знаю даже, что на это ответить, поэтому просто улыбаюсь. И она улыбается в ответ. Ничего страшного, что у нее нет одного нижнего зуба.
Наверное, теперь стоит описать маму и нашу квартиру, раз уж я рассказал, как выгляжу сам. Но иногда трудно подобрать правильные слова. Мама мягкая, как подушка, а квартира — чуть меньше замка. Сойдет?
— Я сегодня работаю в вечернюю смену, — сообщает мама.
— Отлично.
Иногда, когда мама работает в магазине по вечерам, она приносит домой просроченные продукты. Недавно,’ например, это было мясо на косточке и венские сосиски, и мы наелись до отвала. Вот только не приложу ума, как уговорить ее работать почаще.
— У меня нет для тебя обеда. Хочешь соленой соломки?
— Да я не очень-то голоден.
— Прости, но ничего другого нет.
— Ну тогда давай хотя бы соломки.
Дело не в том, что соломка противная, она очень даже вкусная. Но ею трудно насытиться. Кроме того, она соленая и воздушная. Так что живот у меня начинает болеть раньше, чем я утолю голод.
— Обещаю принести что-нибудь вкусненькое из магазина, — говорит мама.
— А если я засну к тому времени?
— Тогда съешь на завтрак.
— Отлично.
Это слово я говорю часто. «Отлично». Не потому, что все хорошо, а потому, что если все время говорить просто «окей», или «ну да», или вообще промолчать, то все кончится довольно печально.
— Здорово, что ты снова работаешь, — добавляю я.
— На этот раз у меня получится, обещаю.
— Отлично.
Ну вот, опять… Наверное, надо было сказать «не обещай слишком много» или «посмотрим». Только это не в моем стиле. К тому же от таких слов портится настроение. А плохое настроение не украшает жизнь.
— Бабушка завтра зайдет. Надо придумать, что мы ей скажем.
— Окей.
Я умолчал об электрике из «Хафслюнна», зато рассказал о предполагаемом концерте.
— Ты будешь выступать? — спрашивает мама.
— Нет.
— На этот раз я обязательно пойду смотреть.
— Отлично.
— Я серьезно, Барт. Ведь правда пойду.
Маме не особо нравится на школьных вечерах. Прекрасно понимаю почему. В конце концов, все люди разные. Но, если бы она хоть разок пришла, может быть, это помогло бы… А вот хочу ли я, чтобы она это сделала, — сложный вопрос.
Как только мама уходит, я включаю музыку, глубоко вздыхаю и начинаю распеваться. После нескольких попыток записываю себя на комп. Я, конечно, не прирожденный оперный певец, но пою чисто — иногда даже сам себе поражаюсь, прослушивая собственные записи. Я не очень хвастаюсь? Сорри!
Жаль, что мне не суждена сцена… Но кое с чем в жизни приходится смиряться.
Я записываю диск и вывожу на нем «АДЕ». Потом, решив, что это лишнее, записываю еще один. Потому что если «АДЕ», то это — подарок. А в моем случае это всего лишь доказательство. Я кладу диск в конверт и засовываю его в рюкзак.
Ада меня совершенно не интересует. И пусть никто не думает иначе, особенно сама Ада. У нее есть парень — старшеклассник из неведомого города, за сто верст от нашего.
Делая уроки, я ем соломку и пью воду. В дверь звонят, но на сей раз я не открываю. Даже не смотрю в глазок. Пора уже чему-то научиться. Снова звонят. Я делаю звук плеера громче, и музыка побеждает.
Около одиннадцати я ложусь, но в подъезде шумят, и я не сразу засыпаю. Когда я наконец проваливаюсь в сон, возвращается мама.
— Какой ты чудесный, мальчик мой, — говорит она и гладит меня по волосам.
— Угу, — бормочу я.
— Мне так стыдно, я вообще-то собиралась сразу пойти домой, но тут… Я не хотела.
— Все в порядке, мама.
— А еще я забыла всю еду. Положила пакет под стол…
— Ничего страшного.
— Мне правда очень стыдно, малыш. Ох, сынок, какой же ты у меня хороший…
Мама очень приятно поглаживает меня по голове. Иногда она присаживается на мою кровать и делает это долго. Если дышать ртом, не чувствуешь исходящего от нее запаха. Но мне нельзя засыпать, потому что мама сама не доберется до дивана.
— Ложись, — говорю я ей.
— Ты такой у меня славный, — повторяет она.
Я помогаю ей улечься и мгновенно засыпаю.
Поутру звонок будильника вырывает меня из сна, который невозможно вспомнить. Но он точно был хорошим. В этом я уверен.
Мама лежит на спине и громко храпит. Я доедаю соломку и отправляюсь в школу.
— Вот, — говорю я, протягивая конверт Аде, когда мы входим в класс.
Кажется, никто не обращает на нас внимания.
— Спасибо, Барт, — отвечает она тихо и улыбается, засовывая диск в рюкзак. — Послушаю дома.
— Не жди ничего особенного.
— А я жду! — Ада снова улыбается.
Я догадываюсь, что она шутит. Но делает она это так, что сбивает меня с толку, и я краснею. Даю ей сдуть домашку.
Даже не взглянув на таблицу, учитель Эгиль говорит, что хотел бы видеть в ней больше предполагаемых участников. Ада и еще несколько девочек будут танцевать хип-хоп. Другой наш одноклассник вызвался играть на скрипке, еще предполагается скетч или номер с йо-йо. Две девицы собираются подпевать песне Бейонсе, а Гейр-Уве — показывать фокусы, которые все уже сто раз видели.
— Любое предложение будет принято с благодарностью, — трижды возглашает Эгиль.
На перемене я стою с этим-как-его-там-зовут — даже удивительно, как трудно запомнить его имя.
— Вчера я играл в наикрутейшую игру, — сообщает он.
