Именно такой срыв произошел в рамках первая волна такой задержанной модернизации, которая имела место в конце XIX – начале XX веков и проходила в странах – соседях Западной Европы – на ее северо-востоке и юге (Германия, Россия, Италия). Этот срыв, который соответствовал приходу к власти в этих странах большевистского (1917 г.), фашистского (1922 г.) и нацистского (1933 г.) режимов отбросил эти страны далеко назад в плане политического времени, хотя задачи экономической модернизации при этом в СССР были выполнены.
Вторая волна задержанной политической модернизации, как считается, развивалась после Второй мировой войны, и была связана в основном с процессами деколонизации в Африке и Азии. Здесь также достаточно часто имели место срывы такой модернизации, причем в значительно более «глубокое» историческое время, чем в случае первой волны (хотя и менее опасное для других стран мира). Примером может служить трансформация Центральноафриканской республики в Центральноафриканскую империю, император которой и бывший президент, Бокассо Первый, был к тому же и людоедом.
Третья полна политической модернизации – или демократизации – как считается сегодня, началась в середине 70-х годов XX века, с краха авторитарных режимов в Греции, Португалии и Испании, и достигла своего максимума в конце 80-х, с крахом «советского лагеря»
[170]. Наконец, некоторые исследователи относят серию «цветных революций» в странах СНГ в середине двухтысячных годов к началу четвертой волны, но на этот тезис существуют и серьезные возражения
[171]. Все больше данных, наоборот, накапливается в пользу тезиса о том, что мы живет сегодня в период «отката» третьей волны демократизации, в период роста авторитарных тенденций.
Мы видим, что во всех этих случаях используется выражение «волны», как образ распространения политической модернизации в земном пространстве. Отметим также, что это волны и в пространстве и во времени, с другой стороны временная динамика характерна и для любой материальной волны. При этом важно понимать, что образ волны содержит в себе наряду с «накатной» волной, как распространение, например, морской волны прибоя на берег, также и «откатную волну», когда наблюдается обратный процесс.
Мы уже отмечали аналогии в глобальном распространение демократической формы правления с процессов диффузии инноваций. Но здесь возможно и углубление этой аналогии. Так, в наших предыдущих работах предлагалось наряду со стихийным, спонтанным распространением инновации, который может быть описан термином диффузия, выделять процессы, в которых ведущая роль принадлежит государству-реципиенту, элита которого осознанно импортирует политические инновации (импорт), а также процесс трансплантации инноваций, когда инициатива и ведущая роль принадлежит донору
[172]. Соответственно, и в процессе политической модернизации наряду с диффузией возможны также модели импорта, и, особенно, трансплантации обсуждаемых политических инноваций. Последняя форма наиболее спорна, так как результат трансплантации на неподготовленную почву может оказаться далеким от задуманного
[173]. Можно предположить, что одним из необходимых условий успешной трансплантации должна быть близость исторического времени донора и реципиента.
Если же перейти с глобального уровня на уровень отдельных стран, то здесь предметом хронополитики являются уже политические процессы, каждый из которых обладает своими временными характеристиками и фазами. (Мы будем использовать далее термины политический процесс и политические изменения как синонимы, хотя между ними и имеется некоторое различие: в первом случае внимание концентрируется именно на динамику процесса, а во втором – на его результат, то есть на полученные изменения).
В первом приближении политические процессы можно разделить на две основные группы – революционные процессы и процессы реформаторские. Ясно при этом, что между ними нет жесткой границы, и оба эти типа политических изменений могут перерастать друг в друга. Все же мы можем их разделить, в частности по критерию глубина происходящих изменений – революции как правило приводят к ломке всей политической системы, или, по крайней мере, к изменению типа политического режима, тогда как реформы, в зависимости от их глубины, касаются лишь некоторых сторон функционирования политического организма. Вторым критерием может служить роль субъектов этих изменений, роль «проекта», реализованного конкретными инноваторами. Если в случае реформаторских новаций мы всегда можем назвать автора или авторов этих реформ, то в случае революций роль конкретных индивидов и их групп как правило не является определяющей, а основную роль играют накопившиеся социально-экономические и иные проблемы. Эту ситуацию хорошо характеризует известная фраза «революции не делаются, революции происходят». Как известно, многие активные участники революционных событий сами затем оказываются ее жертвами.
Задачи данной работы не позволяют подробнее остановиться на феномене революций, который уже давно является предметом анализа социологов и политологов
[174]. Здесь же отметим тот факт, что революционные процессы всегда обладают собственным ритмом, собственным временем жизни. Так, можно выделить предреволюционный период, период их зарождений, период взлета, обострения политических и иных изменений, который часто называют якобинским периодом по опыту ставшей классической Великой Французской революции. За максимумом же радикальных преобразований с неизбежностью наступает период термидора, период «откатной волны», за которым иногда наступает реставрация, но реставрация эта кажущаяся – политическая система в целом уже переходит на новый уровень развития. За приливом революционной волны следует реакционный откат, за откатом – новый прилив. В конце концов стрелка «революционного маятника» замирает на новой точке стабильного равновесия.
