Специфика реформ, как инноваций именно в политической сфере, заключается в необходимости легитимного принятия решения, которое может сделать только уполномоченный на это орган или лицо. При этом некоторые реформаторские идеи и концепции ждут открытия «окна возможностей» для их реализации годы и даже десятилетия. Второй особенностью является сложность контроля реализации решения, инновации – так как его реализуют, как правило, не сами авторы инновации, а профессиональные чиновники, интересы которых могут быть очень далеки от задуманных в реформе (именно поэтому так непросто идет сама административная реформа в нашей стране
[189]). Наконец, инновация может быть отвергнута и самим населением, если она вступает в противоречие с его психологическими установками и политической культурой
Оба этих фактора – открытия «окна возможностей», определяемого сочетанием экономических, социальных и политических факторов, а также возможность непринятия инновации как исполнителями – чиновниками, так и самим населением, также могут быть описаны в терминах политического времени, в терминах хронополитики. В первом случае речь может идти о долгосрочных ритмах типа ритма «моноцентричность-плюрализм», на котором мы подробнее остановимся несколько позже, во втором – о различиях «собственного исторического времени» у группы реформаторов, у чиновников-исполнителей и о самого населения, включая и его отдельные социальные группы. До некоторых пределов эти различия могут быть сглажены благодаря специальным усилиям инноваторов, но можно предположить, что начиная с определенного уровня различий инновация или будет отвергнута, или будет трансформирована в нечто совершенно неожиданное для инноваторов – авторов реформы.
4.3. Политика времени
Если рассматривать властные полномочия как способ управлением временем, то, хотя любые политические руководители, обладающие государственной властью, и не волшебники, но они обладают реальными возможностями по влиянию на временную среду. Имеется в виду прежде всего вопросы управления официальным календарем. Так, хорошо известнее опыт лидеров Великой французской революции по введению нового революционного календаря, отменившим христианское летосчисление и существовавшем с 1793 по 1806 г., надолго пережив самих авторов этой темпоральной инновации. В рамках этого календаря первым днем новой эры был объявлен день провозглашения Республики (по григорианскому календарю – 22 сентября 1792 г.). Год делился на 12 месяцев по 30 суток каждый; после 360 суток вводились 5 (в високосном году 6) «дополнительных» суток
[190]. Примерно столько же – 11 лет (с 1929 по 1940 гг.) действовал и Советский революционный календарь, в рамках которого месяцы сохраняли свои старое название, но зато вместо семидневной недели была введена сначала пяти– а потом шестидневная неделя. Что касается летоисчисления, то, хотя оно продолжалось согласно григорианскому календарю, в некоторых случаях дата указывалась, как «NN год социалистической революции», с точкой отсчёта от 7 ноября 1917 года. Фраза «NN год социалистической революции» присутствовала в отрывных и перекидных календарях по 1991 год включительно – то есть вплоть до распада СССР (!).
Мы уже упоминали ранее, что в СССР в 1930 году было также введено «декретное время» – стрелки часов были сдвинуты на один час по сравнению с астрономическим «поясным» временем суток.
По этому поводу в повести А.И.Солженицына «Один день Ивана Денисовича» есть один диалог, который стоит привести полностью:
«– Это почему ж? – поразился Шухов. – Всем дедам известно: всего выше солнце в обед стоит.
– То – дедам! – отрубил кавторанг. – Ас тех пор декрет был, и солнце выше всего в час стоит.
– Чей же это декрет?
– Советской власти!
Вышел кавторанг с носилками, да Шухов бы и спорить не стал. Неуж и солнце ихним декретам подчиняется?»
[191]
Желание управления временем, наряду со всем остальным, может быть обозначено как одна из сущностных характеристик тоталитарных режимов. Правда, и в постсоветской России некоторым президентам казалось, что для улучшения управления страной стоит сократить число часовых поясов – и все наладится. Именно с этого эпизода начинает свою статью, посвященную дискуссиям о времяисчислении на железных дорогах царской России Фритьоф Шенк: «28 марта 2010 года пресса сообщила миру о том, что Россия сократила число своих часовых поясов с одиннадцати до девяти. Для меня как для историка во всем этом интересно, что президент Российской Федерации верил, что такая мера может «сделать самую большую страну мира боле управляемой для развития и роста экономики»
[192]. По-видимому, эта вера питается опытом управления временами, обретенным в Советском Союзе и Российской империи»
[193].
Вторым направлением политики времени, которое стоит упомянуть, может служить осознанное или неосознанное участие государственного руководства в процессах синхронизации или десинхронизации ритмов политической жизни общества и государства. Сами политические ритмы мы рассмотрим несколько позже, так как они относятся уже скорее к третьему компоненту нашей темы – времени в политике, но действия по синхронизации ритмов, то есть поддержанию согласованности всех политических и социальных процессов, или десинхронизации, относятся бесспорно к политике времени.
Так, на наш взгляд, одним из важных сторон стабильности политической жизни США является то, что начиная с 1845 года, когда было принято соответствующее решение Конгресса США, выборы Президента США проводятся точно «в первый вторник после первого понедельника ноября високосного года», с 1875 года в этот же день выбирается Палата Представителей Конгресса США, а с 1914 года – и Сенат США. Эта синхронизация важнейшего политического процесса демократического государства, которая поддерживается уже более ста шестидесяти лет, является, без сомнения, важным фактором стабильности политической жизни этой страны. Важным фактором является также то, что установленный в момент принятия Конституции в 1787 году, 4-летний срок деятельности для Президента, 2-летний срок для конгрессмена и 6-летний срок – для сенатора, также остается стабильным уже более 220 лет, обеспечивая стабильный ритм политического процесса.
