Еще одной характеристикой времени постмодерна может считаться постепенный рост значимости таких «постмодернистских» (по Абрахаму Маслоу) потребностей, как потребность в самореализации и самоактуализации, по сравнению с потребностями в безопасности и материальными потребностями. В этом смысле противопоставляют материальные потребности – как движущую силу периода модерна – и потребности духовные, потребностями в качестве жизни, в здоровой окружающей среде и т. д., которые называют постмодернистскими потребностями.
Так, в работе П.А. Амбарова и Г.Е. Зборовский показано, что «в современных условиях наиболее конструктивными являются стратегии, ориентированные на нелинейное время. Они выступают характерным признаком авангардных социальных общностей. Различия темпоральных стратегий поведения служат источником социальных противоречий и конфликтов на внутриобщностном и межобщностном уровне»
[224].
Важно подчеркнуть, что тезис о наличие групп людей, живущих в одной стране, но в условиях разного исторического времени, относится далеко не только к социуму, но и к представителям самой исполнительной власти, ее различных функциональных агентств и территориальных представительств. Именно от деятельности бюрократии среднего и нижнего уровня во многом зависит фаза t*6 – фаза имплементации реформы, которая легко может превратиться в фазу ее «забалтывания». И здесь особенно проблематична роль российской бюрократии, российского чиновничества, которое, по мнению дореволюционного российского юриста фон Бринкмана, обладает свойством отличать «полномощные законы», направленные на защиту интересов царского двора, и которые надо выполнять неукоснительно, от законов «неполномощных», направленных на общественные интересы, которые выполнять не обязательно. Корни этого различения фон Бринкман видит во временах Ивана Грозного, когда российская бюрократия научилась четко разделять нововведения в интересах опричнины, и в интересах земщины
[225].
В подтверждение этого положения, а также тезиса о традиции активной роли российской бюрократии торпедировании имплементации реформаторских инициатив, здесь мнение исследователя из позапрошлого века: «Император Александр, его приближенные и высшие правительственные лица писали гуманные указы и делали распоряжения, которыми восторгались современники и в особенности иностранцы, но чиновничество, не сочувствуя такому направлению, предпочитало придерживаться старых порядков и часто не выполняло указов, даже и высочайших»
[226].
Отметим здесь еще один постмодернистский взгляд на современные проблемы, с которым можно полностью согласиться, – концепцию мягкой безопасности, в рамках которой можно и нужно говорить о безопасности человека, общества и, только в третьих – государства. При этом принципы и формы реализации мягкой безопасности должны отталкиваться и основываться на мнении и позиции и человека и человеческих сообществ, а не спускаться сверху, исходя из традиционных государственноцентричных концепций «жесткой» безопасности
[227].
Таким образом, в первом приближении, мы можем говорить о трех «исторических» временах – времени традиционного общества, времени общества модерна и времени общества постмодернистского. В реальности в наше календарное время (начало XXI века) практически в любой стране на нашем небольшой планете Земля часть людей живет либо в традиционном, премодерновой времени, либо во времени модерна, либо уже в постмодерновом времени. Только в одних странах превалируют одни ценности, например, традиционные, а в других – иные. Специфика же современной глобализации приводит к тому, что даже в самых развитых странах мира за счет миграционных потоков появляются люди, фактически живущие в ином историческом времени.
Соответственно, для живущих во времени традиционного общества, будет характерно либо отторжение инноваций, либо восприятие их поверхностным образом, только как потребителей «новых товаров», без активного включения в процесс усвоения инноваций и изменения ритма и законов собственной жизни. Если же речь идет о социально-политических инновациях, реформах, то они могут либо активно отторгаться, например, если они противоречат законам шариата, либо усваиваться поверхностно, на уровне имитации, а то и приводить к злокачественным перерождениям.
Для людей эпохи «модерна» естественным будет участие в инновационном процессе, но в случае социально-политических инноваций они либо будут ждать всего от правительства, от власти, либо могут восставать против него, что может привести либо к подавлению мятежа, либо к революциям, издержки которых как всегда огромны. Вне революционных ситуаций такие люди естественным образом воспринимают государственный суверенитет как естественную и первичную ценность, не понимая позиций иных стран, уже перешагнувших в пост-вестфальскую, пост-модернистскую временную эпоху. Соответственно, для людей этого исторического времени естественной будет и «откатная волна» после периода быстрых и глубоких социально-политических и экономических преобразований, как это произошло в России в первое десятилетие XXI века, и они станут социальной опорой контрреформаторской активности.
Реальное же и позитивное участие в актуальных для страны реформах, в том числе и участие в процессе разработки предложений по концепциям и проектов нормативных актов будут принимать скорее всего люди, живущие в постмодерне, пусть их и пока еще не так много в современной России. Ясно при этом, что и восприятие подлинных инноваций, направленных на продвижение страны в эпоху постмодерна, в этой, последней группе, будет самым активным, они не только не будут оказывать им сопротивление, но помогать, создавая значимые и эффективные «группы поддержки».
В реальности проблема еще сложнее, так как любой человек существует в рамках конкретных социальных групп, и он просто не может игнорировать собственное «историческое время» этих групп, особенно, если они являются для него референтными (весьма значимыми). То есть возникает интерференция исторических времен в сознании отдельных людей…
Приведем в качестве примера ситуацию с нормами права, которая реально существует для многих жителей национальных республик современного Северного Кавказа. Так, для многих из них реальной частью жизни является выполнения норм обычного права – адата, которые достаточно сильно регулируют многие стороны их повседневной жизни. В мусульманских сообществах на нормы адата накладываются нормы шариата, которые иногда достаточно сильно расходятся с адатом. Так как они живут в Российской Федерации, то они живут также в условиях правовой реальности светского государство, соблюдая по мере возможности законы и нормативные требования. Наконец, в случае несогласия с решениями российских судов они могут жаловаться в европейский суд по правам человека в Страсбурге – то есть прибегать к нормам уже прецедентного права – четвертый уровень правовой реальности.
