Следствие было готово отдать тело через двое суток. Адвокат художника займётся положенным ему делопроизводством. И эта пауза в два выходных дня заполнилась распространением невероятной новости о страшном убийстве Бернара Висковски.
Оззо, неприкаянно болтавшийся по городу, чтобы убить время не в компании суетливой и страшно парившей мозг матери, заходил в недорогие кафе, быстро заглатывал у стойки бокал пива, проверял свои ленты в соцсетях, больше из необходимости убедиться, что виртуальная, но уж какая есть связь с миром других людей сохраняется, нежели чтобы на самом деле узнать что-то новое.
Он заглянул и в ирландский паб, где в навечно дымной темноте подвала без окон стоял запах алкоголя, ближе к туалетам подванивало мочой и повсеместно – канцерогенами пережаренного картофеля. За столами напротив белого клеёнчатого экрана во всю стену плотно сидели футбольные болельщики, шла игра Первой лиги «Газелек Аяччо» против «Ниццы».
Он почти не снимал наушники, поэтому их вопли ему не мешали. Девушка в короткой юбке с надетым специально для футбольных фанатов выражением лица «вот только попробуй мне тут» приняла заказ, и скоро к нему подкатились пинта светлого и плошка с солёным арахисом.
Он достал планшет и быстро пролистал ленту.
«ВИСКОВСКИ», – зацепил взгляд его собственную фамилию, и Оззо вернул курсор на ролик с этой подписью, но с совершенно другим лицом на стоп-кадре.
Вчера, сразу после случившегося, все новостные вечерние выпуски объявили о гибели отца, и сегодняшние СМИ тоже выходили с сообщениями об убийстве и гаданиями «экспертов», какая же страстная интрига скрывается за весьма эффектным убийством известного художника и ловеласа?
Сюжеты о нём в субботний, небогатый событиями день стали развёрнутыми: с демонстрацией рисунков, биографией, историей успеха выставки с супермоделями 90-х, с самыми популярными сериями чёрно-белых «Парижских картинок» и показом многочисленных предметов декора с ними.
«В УБИЙСТВЕ БЕРНАРА ВИСКОВСКИ ОБВИНЯЕТСЯ».
Оззо тупо смотрел на гордое чеканное лицо молодой женщины, её длинные глаза, сухие, с нажимом вырезанные губы, на её чёрные, тяжёлые волосы. Майка без рукавов давала полюбоваться лаконичной татуировкой на плече: «NO» в сердце.
Волосы у неё тяжёлые, щекотные и тёплые. Когда она попросила его подержать их, пока не закрепит растекающийся по его руке ароматный пучок холодными шпильками или какими-то похожими штуками… он чуть не умер: «Пытаюсь сделать „вшивый домик“, как у Эми Уайнхаус. Мне пойдёт же».
Фло всегда была приветлива с ним. Суровая, редко улыбающаяся Фло. Фло на танцевальных ногах, в чёрных панковских чулках, в раздолбанных сапогах. Фло в открытых майках, Фло с такой грудью, что оставалась неподвижной и идеальной, как знак бесконечности с острыми сосками, даже когда она танцевала.
Фло-почти-друг.
Фло – его ночная мысль. Фло – образ мечты, модель желания и мечта когда-нибудь оказаться не одному. Быть с девушкой, похожей на Фло.
Клёвая Фло. Она всегда говорила с ним, всегда спрашивала «какие твои новости, друг». Всегда интересовалась его программами и верила, что он создаст приложение, на котором «поднимет лярд».
Фло, ради которой он уже почти год таскался на вечеринки Лефака.
И единственная, кому он не смог удержаться и не похвастаться, что крутейший анимационный ролик, собравший миллионы просмотров в Интернете и огромный митинг на площади Республики, придумал и нарисовал его мудак-отец.
– Ха-ха! Прикинь?
– Да ты что?! – Она в восторге дёрнулась, и живой мяч густых пахучих волос, которые он держал, пока она колдовала с пучком, рассыпался по голым плечам. – Пра-а-авда-а-а?
– Да! – Оззо от волнения едва стоял на ногах. – А я! Я, собственно, рисунки собрал в мульт! Движение и всё такое… А сестра звук сводила.
– Ну это же круто. – Восхищение, горевшее в глазах Фло, как пламя, обожгло Оззо, и он не сразу сообразил, что она подаёт ему расставленную ладонь для его ладони. Безвольно мазнув своей толстой рукой по её руке, он смутился собственного бахвальства и заторопился:
– Ну, будешь делать этот свой причесон?
– Да хрен с ним, пусть так. Ты поразил моё воображение, друг! Ну вы и семейка! Гении.
– Ха-ха. Что странно…
Они поднимались из курилки по лестнице, и он, конечно, пялился на её ноги у себя перед глазами.
– Лично я ваш мульт раз сто смотрела. – Поглядела она через плечо.
– Да? А я раз сто тыщ, пока делал.
– Надо будет как-нибудь выпить вместе, – сказала она уже в зале, и теперь сердце Оззо невидимо проступило на коже, со словом «YES» внутри.
– Можно.
Её ждали подружки, и на глазах у всех Фло-божественная поцеловала его круглую бордовую щёку.
За что его отец спустя некоторое время заплатил.
Через полчаса к нему на вело прилетела вспотевшая Зитц и, заказав пиво, чтоб отстали, стала слушать брата, запустив пальцы с обгрызенными чёрными ногтями в сизо-зелёную шевелюру.
– Понимаешь?
– Получается, Виски убили за наш… его мультфильм?
– Да. И получается, что из-за меня!
– Тихо-тихо, чего ты… Они бы и так узнали.
– Как?! Это я проебал!
– Да как-нибудь бы узнали… вопрос времени.
Она изо всех сил пыталась утешить брата, потому что, во-первых, ей было страшно даже представить, какой пиздец и ужас в нём сейчас творится, а во-вторых, потому что знала: она бы тоже рассказала – Пюс.
– Вот сука, – резюмировала Зитц.
Они прочли, что Фло уже обеспечена лучшими адвокатами и молчит по их совету, не открывая мотивов своего преступления до суда. Журналисты с «пикантными» улыбочками гадали, не было ли между знаменитой своими любовными похождениями жертвой и прекрасной преступницей какой-либо связи, упражняясь в ироничных предположениях, и Оззо взвыл:
– Даже он не заслуживает такого! Она его убила, потому что он единственный раз в жизни выступил круто! А не потому, что он её бросил!
– Пошли расскажем.
– Кому? В полицию?
– Ну да?
– Нет. Так это не делается. Ты вообще несовершеннолетняя.
– Матери не хочу ничего говорить.
– И я.
Они не видели отца пару недель и не вполне понимали, что больше не увидят. И только когда в грохоте сменившейся в пабе уже ночной танцующей публики к ним пробился Вит Жюль, которого оба знали с детства и которому позвонили, и сграбастал их своими худыми длинными руками, прижав к себе и едва не прослезившись, Зитц с Оззо в первый раз сообразили, что отца больше нет, и ни ненавидеть, ни любить в его лице больше некого. Мир немного накренился.
Но нет: это просто Жюль, рухнув к ним за стол, едва не опрокинул его.
