Книга Вечность во временное пользование, страница 33. Автор книги Инна Шульженко

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Вечность во временное пользование»

Cтраница 33

Не храня человеческого лица. Не думая, что пугаешь своего ребёнка. Ничего больше не изображая.

И я благодарна тебе, что ты мне такую возможность предоставил.

Не сомневаюсь в тебе! И всё будет у тебя хорошо. Ты инфантилен, но жизнь с этим детским недостатком разбирается, увы, быстро. И ты благороден – я всегда любила и буду любить твою душу.

Живи у нас дома! Постарайся не потерять эту нору: живи скромно, но всегда зарабатывай на оплату счетов и на еду. Не смею советовать тебе возвращаться к учёбе, но, когда пройдёт первое горе от нашей разлуки, подумай об этом, мальчик мой.

Всегда знай, что для меня ты был самым лучшим событием в жизни.

Найди себе человека, для которого станешь необходимым, незаменимым, и тогда уже не теряй.

С любовью, всегда твоя мама».

Почерк был спокойный, ровный, профессионального социального работника, и Марин без труда разбирала слова надиктованного письма, заливаясь слезами сострадания.

Дада от слёз удержался: знала бы она, как он рыдал и выл, когда читал письмо впервые! Как тот самый зверь под коряжкой. Или его щенок.

– Ну вот. А на обеденном столе – комп. Очень похоже на маму, – засмеялся он. – Ничего в компах не понимала, относилась как к смеси телевизора с пишущей машинкой.

– Ну так и есть, – одобрила Марин.

– Ну, в общем, да.

Они помолчали.

– Короче, он тебя просто выудил из сети, голенького, – резюмировала Марин, возвращаясь к теме их расследования.

– Ну да. Понимаешь, за эти почти три года, пока она болела, все друзья куда-то делись, ходить я никуда не ходил, девушке моей сразу всё это стало не надо, и я её не виню. Я всё время думал: а вдруг я уйду, а она умрёт? Никто же нам не сказал, что, мол, рассчитывайте силы, эта болезнь надолго, и она будет увеличиваться… Никто не сказал: отстранись немного, не умирай вместе…

Он заплакал, закрыв лицо большой ладонью.

Марин подскочила к нему, ушибив бедро об угол стола, и прижала его голову к животу. Так и стояла рядом, смотрела в окно, где в сумерках горели уютные чужие окна, где, как все прекрасно знают, никогда не случается ничего плохого, ничего страшного, никто не умирает, ни в одиночестве, ни вдвоём со своим перепуганным ребёнком.

Почти у каждого окошка толпились горшки с цветами, лидировала герань. Абажуры с медовым светом делали комнаты тёплыми, добродушными. Из окна напротив вдруг высунулась женщина. С возмущением оглядев Марин, она драматично, с хлопаньем, вытряхнула белую скатерть.

– Сдаётесь? – усмехнулась Марин.

– Что? – вытерев фуфайкой лицо, переспросил Дада. На щеках горели красные герани, ресницы слиплись.

– Да это я тётке напротив.

– Со скатертью?

– Да! – удивилась она.

– О! Эта мадам, сколько я себя помню, трижды в день вытряхивает скатерть.

– Да ладно?

– Ага. Мама всегда говорила, что она у нас вместо кукушки из часов, показывает время: «завтрак», «обед», «ужин».

– Точно!

– Да, а ещё она как-то сказала: если бы у мадам был муж, наши часы ночью показывали бы ещё и «супружеский долг», только мадам вытряхивала бы простыню.

– Ха-ха-ха! – восхитилась Марин. – Мама-то с перцем была.

– Ещё с каким. Со смесью перцев! – счастливый впервые за этот год говорить о ней, подтвердил Дада.

– Ладно, для разнообразия, – сказала Марин, – давай, что ли, чаю выпьем? А то всё кофе да вино, вино да кофе!

За чаем по возможности полно воссоздав всю цепь преследований Ловца и всю тупость Дада, она постановила:

– Есть тут у меня один русский еврей, хакер практически. Давай он посмотрит твой комп: «Гугл всё помнит», – это тебе не жук лапкой потрогал.

В следующую пятницу они поболтались по вечернему городу, посидели на берегу канала среди сотен таких же парочек или компаний, летней ночью с наступлением темноты вышедших из «каменных джунглей» к водопою. Неподвижная вода в подробностях вплоть до люстр в освещенных окнах дублировала дома на той стороне и проезжающие автомобили и велосипедистов. Старое дерево довольно разложило на прохладной глади всё своё отражение целиком. Кто-то отплясывал справа на маленьком, как браслет, громком мосту.

Дада, после разделённого с Марин громадного, с багет, бутерброда и бутылки пива, посматривал вокруг, замечая то и сё. Например, что его девушка привлекает внимание. И он не знает, так ли уж это ему нравится.

Но она, увы, и не его девушка…

– О чём задумался?

– Да так. – Мимо них пронёсся хрипящий на поводке маленький бульдог: пытался догнать, с прицепом в виде неторопливого хозяина, исчезающего иноходью белого ретривера с золотой пальмой весёлого хвоста. Вот на кого похожа Марин!

– Нет, могу сказать, о чём думаю: смотрю на иностранцев и вижу, сколько всего они ожидают от Парижа и как обламываются.

– Не все.

– Ну я про туристов! Не про блондинистых студенток.

– У студенток ещё всё впереди, не волнуйся.

– Будем надеяться на лучшее.

– Можно, да? На самом деле знаешь, как задолбало извиняться за то, что я люблю Париж. Надоели!

– Да, «как прекрасна Франция, если бы не французы».

– Определись, пожалуйста, на твой выбор, что лучше, и поставь галочку. Варианты: «приезжие любят Париж», «приезжие ненавидят Париж» и «приезжие не приезжают в Париж».

– Любят! Любят! И приезжают, конечно.

Марин закурила и покачала головой:

– Парижане в этом смысле похожи на записную красавицу, которая всю жизнь, каждую свободную минуту и монету тратит на поддержание и усовершенствование своей красоты, но попробуйте ей только сказать: мадам, вы прекрасны! Обольёт презрением и могильным хладом – и вы перестанете для неё существовать.

– Вопрос, кто скажет. Вот к тебе на улице кто-то в экстазе подвалит: «Демуазель, вы прекрасны!» – ты что сделаешь?

– Оболью презрением и могильным хладом.

Они засмеялись вместе, но Марин незаметно внимательно посмотрела на Дада: не так-то ты и глуп, дорогуша.

Если вы возьмёте статую Свободы, ласково вынете у неё из руки факел, аккуратно уложите на бочок и укроете, то у вас получится модель клошара, который живёт тут, на улице Шатодан: так же задрана вверх правая рука, на которой покоится голова в немытых космах, похожих на свободину корону из лучей, так же боса и почти так же огромна выпростанная из-под какой-то рогожи, которой он укрывается, ступня. Сколько народу спотыкается, не ногами, так взглядом, об эту ступню за день! Не счесть.

Много чего написано на ней. Особенно зимой.

Этот человек болен. Когда он не спит на картонках, строго перпендикулярно положенных поперёк всего, то сидит в углублении офисного здания, около подвального окна. И внутренний электрический ток сотрясает его полунагое смуглое тело. Даже дать денег ему – страшно. Но находятся смельчаки: рядом с ним всегда стоит бумажный стакан кофе с молоком, а на пластиковой тарелке есть еда. Аенег не оставляют – он и не уходит никуда. Знает ли он вообще, что в этом мире существуют магазины? Не уверена.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация