Только за июнь Лефак плотно повидался со старыми друзьями и знакомыми, и материал подсняли на шоу Ника Кейва, Марка Кнопфлера, Пола Маккартни, «KISS», очень бодрых «Judas Priest» и «ZZ Тор», на «The Who» Лефак сломался:
– Хватит, достаточно. Как сказал Курт наш Кобейн, девственниками не удастся умереть никому: жизнь отымеет всех. – Посмотрев на ликующую толпу вокруг, добавил: – Питеры Пены и новая порция их непослушных мальчишек.
Сняли несколько «вечеринок Лефака», где он традиционно крутил и вдохновенно комментировал пластинки, а публика надиралась и отплясывала, подогреваемая артистами и танцорами, которые знали о ведущейся записи.
Подошло время и для съёмок заключительного, большого вечера, который, совсем немного подмухлевав с датами, решили снимать как юбилей гуру.
Клуб деятельно вложился, нашёл рекламодателей, и вино текло рекой. Уже за месяц до юбилейной вечерины не осталось, казалось, ни одного туалета в музыкальных барах, где бы в настенных держателях открыток с рекламой концертов и фильмов не притягивал взгляд флаер с чёрно-белым портретом очень ветхозаветно выглядевшего Лефака и названием клуба, напечатанным как приветствие и приглашение от его имени: «HELLo! ТОО LATE ТО DIE YOUNG!»
Городская пресса написала заранее ядовито-восторженные анонсы и пообещала предъявить фотографии события, ажиотаж создали и наконец всё было готово. Пришли поклонники Лефака и его собутыльники, музыканты и те, кто «абаж-жает» танцевать под эту музыку, гостей на входе пришлось даже отфильтровывать по принципу «рок-н-ролл – всему голова».
В тёмном зале, сейчас подсвеченном только неоновыми надписями, на стене за пустой пока стойкой с аппаратурой Лефака появилась новое сообщение: торжественные золотые шнуры составляли гигантские цифры «1945-2015». Никто не верил, что Лефаку стукнуло семьдесят: уж больно он отличался от родных, нормальных бабушек и дедушек.
В зале расставили прозрачную пластиковую мебель, сверху прицельно подсвеченные круглые столики и стулья, когда зажглись низко опущенные по центру столешниц лампочки, создали сюрреалистическое впечатление сидящих в воздухе гостей и висящих в воздухе бокалов и бутылок.
По немудрящей идее, Лефак должен был, как он всю жизнь и делал, просто накормить публику отборной старой музыкой, время от времени делая акцент на том, что выпиваем мы сейчас не только за меня одного, но и за всех музыкантов, кто наблюдает нашу вечеринку уже из иных миров, да и в целом за прошедшие времена, без которых не бывает следующих.
Явившиеся, как всегда, VIP-привидения со ртами Джокеров и деформированными посредством последних открытий косметологии старыми, блестящими, как пластик, лицами, должны были несколько примирять присутствующий молодняк с траурным звучанием грустных комментариев ведущего: всё-таки умереть вовремя – это большая удача, в отличие от слишком ранней или слишком поздней кончины.
Насчёт танцев особой режиссуры не предусматривалось: хотите – танцуйте, не хотите – как хотите. Разве что справа и слева от стойки с пластинками стояло по четверке бэк-вокалистов: слева – девочки в розовых твигги-платьях и с бабеттами из афрокосичек и дредов, справа – парнишки в чёрных брюках и водолазках. Их задачей было открывать рты в нужных местах и пританцовывать, как договорились.
Когда, вызвав волну неподдельных приветствий, на сцене появился именинник и зазвучали пафосные «Strangers in the Night» Синатры, Адаб в панике облизал пересохшие губы и оглянулся на режиссёра, который наблюдал пришествие через монитор, и непонятная улыбка бродила по лицу Кристофа.
Вроде бы всё было зашибись, они убили шестнадцать тонн времени на подготовку к этому вечеру, даже, блядь, букеты цветов стояли в, блядь, вазочках на столиках! Но этот старый гондон пришёл уже на заплетающихся ногах и, подняв брови с выражением «ну красава», продюсер наклонился с уху режиссёра и резюмировал:
– Похоже, сегодня мы всё-таки импровизируем.
Да, в мешковатом и растянутом, но Лефак был натурально в смокинге, с галстуком-бабочкой, манишка, ещё не залитая красным вином и не засыпанная пеплом, сияла в луче прожектора.
И на башке не было ни одного из его неотъемлемых головных уборов, коллекция которых никогда не уменьшалась, а только прирастала всё новыми дикими штуками. Под шапкой оказались не рожки, а довольно неглубокие залысины, пепельно-седые кудрявые патлы он убрал за уши. Короче говоря, Лефак был неузнаваем.
Остановив овации и свист, первым делом он сменил музыку на «Speed of Life» Дэвида Боуи, и, в честь юбилея наливая себе в бокал, а не прихлебывая из горлышка, прищурился на стену и сказал:
– Впервые вижу надгробную плиту такого размера и с неоновым шрифтом. Ценю, очень польщён, мерси. Насчёт смокинга. Ребята, один раз в семьдесят лет можно.
Он уселся на привычное место и сразу продолжил:
– Сказал про смокинг, что раз в жизни можно, и вспомнил рассказы восторженных очевидцев, как однажды в конце семидесятых, на концерте в Берлине, божественный тролль Алан Вега, заприметив в зале четвёрку типичных офисных клерков, завывая от ненависти, с микрофонной стойкой в руках спрыгнул со сцены в зал и ломанулся в их сторону. Всем нам очень повезло, что кто-то успел ему крикнуть, что это «Kraftwerk».
Пока публика посмеялась анекдоту, он по-стариковски обстоятельно распределил сигареты, спички, зажигалки, бутылки под рукой и открыл кофр с пластинками и компьютер с плейлистом.
– Значит, так. Понятно, что я могу предъявить вам от двух-трёх сотен моих любимых песен. Но что-то я подумал и решил: пусть это будут романтичные, как вы, композиции. Мне они нравятся много лет и всё не разонравятся.
В зале на прозрачных стульчиках, расправив юбки, парили в воздухе невысоко от пола девушки в пышных платьях 50-60-х годов, на которые копили не один месяц или которые сшили сами, приставая к матерям, если денег скопить было невозможно. «Dream Lover» Бобби Дарина, «Prettiest» Марка Болана и Дэвида Боуи, «The Girl of My Best Friend» Элвиса Пресли, «Pretty Woman» Роя Орбисона и «Moody River» Пэта Буна совершенно соответствовали ожиданиям этих юных леди, а, как подтвердит любой владелец клуба, клуб должен нравиться девушкам: за ними придут и парни.
Но Лефак выбрал их не поэтому. Он сам решил послушать музыку, которую полюбил, когда ещё не был знатоком – когда был так же молод.
Тем большей неожиданностью посреди сладкоголосого подбора исполнителей стал фортель, который выкинул этот засранец:
– Расскажу-ка я вам, мои маленькие ботаники, историю про горячий багет. Давайте, накатите по стаканчику за меня-любимого и послушайте сюда.
Публика подняла бокалы, Лефак поднял свой, переминались под музыку длинные ножки четвёрки под одинаковыми розовыми подолами.
Виновник торжества громко выпил, аккуратно промокнул рот подушечками пальцев и наклонился к микрофону на стойке перед ним, закуривая и говоря одновременно:
– Дело было… – зажимая свой стакан в корявой артритной горсти, задумался юбиляр. – Дело было, когда большинства из вас на свете не было.
