И вот благодаря самоотверженному труду и кропотливому исполнению пожеланий заказчиков настал Великий День: образцы продукции «Коко Гато» приглашены на пробу к представителям нескольких ресторанов, принадлежащих одному хозяину!
От мысли, сколько новомодных приспособлений для кухни, вроде миксера, она сможет приобрести, не говоря уже о хорошей, просторной и почти уже профессиональной духовке с двумя отсеками, мадам Оланж словно немного опьянела. А там, через пару лет, самой не верится, и до своей кондитерской совсем близко!
Мари-Изабель с восторгом любуется радостью обычно ужасно сосредоточенной, целеустремлённой, много трудящейся матери: только заплетая косы, она находила время рассказать дочке сказку. Зато уж это была всем сказкам сказка! Про то, как по тортам, которые она уже испекла и ещё испечёт, как по камешкам, они смогут перебежать от скудной тоскливой жизни наёмного работника на свой сладкий берег кондитерского вдохновения и самостоятельности! Каждый заработанный мамой франк приближал их к её мечте.
Священнодействие началось загодя. Накануне в ночь на лёд отправились брусочки сливочного масла и плитки тёмного шоколада, вокруг витали ароматы ванили и роз. Колобки нежного песочного теста, тщательно укутанные в прозрачные целлофановые пелёнки, улеглись отдыхать в холодильнике до утра. Мари-Изабель, прежде чем закрыть дверцу, поцеловала их круглые щёки. В мисочках с коньяком и ромом блаженствовали и наливались пьяными соками изюм и сушёная вишня.
Но самое главное случилось раньше!
Поразительная ловкость, с какой мамочка, не глядя, отделяла белки от желтков, чтобы эти прозрачные скользости превратить в горы белого безе, давно не изумляли почти уже взрослую Мари-Изабель. У мамы в руках и серебристый венчик сновал, как в швейной машинке «Зингер» на самой большой скорости только и блестит челнок! И потому ничего удивительного, и Мари-Изабель косится на абрикосы и малину, в один слой, как бусы на витрине, торжественно лежащие на гладком белом полотенце.
Но в этот раз она делает кое-что, чего дочка ещё не видела: отрезав носик у конуса с жидким тестом, мама пишет на пергаментной бумаге, ею выстлан большой противень, прописи! Ровнее, чем пишет в своей тетрадке Мари-Изабель! Аккуратные белые палочки с одинаковым расстоянием между ними через очень короткое время являются из духовки золотистыми, и когда мама дает ей попробовать тоненькое печенье, становится понятно, откуда тут у нас аромат роз!
А дальше… Происходит настоящее чудо: они будут готовить «Шарлотту». И ей доверено – конечно, под приглядом обеих дам – сделать мусс!
Замри весь мир: утихни, затаись, не отвлекай. Никаких Мари, я не оглянусь. Мой первый малиновый мусс для «Шарлотты» сейчас схватится…
Таинственно и невидимо растапливается желатин. «Дай-ка я», – говорит мама и добавляет, что положено… Для девочки пяти лет это не сравнится ни с чем. Сейчас… Сейчас останется взбить в мисочке рассвет с закатом, восход с зарей, румянец с поцелуем – малину с тёплым желатиновым молоком – и, едва дыша, путаясь своими руками с мамиными, вместе заполнить хоровод из тоненьких золотисто-розовых печений этим облаком.
На цыпочках, как цветочные девочки при невесте, они с мамой сопровождают их бело-розовую «Шарлотту» к алтарю холодильника, застывать до утра. А утром она слетает за свежими ягодками для украшения сверху, и у нас будет своя кондитерская!
Мадам Оланж привезла на дегустацию пять безукоризненно выполненных десертов, но только в одном из них оказался бесконечно длинный светлый волос, перепугавший задыхающегося ресторатора до полусмерти. Он вынимал, и вынимал и вынимал его изо рта, а тот всё длился и длился, и малиновые ягодки в розовом пышном муссе так и не дождались своей очереди на едва попробованной Шарлотте с блюдца перед ним.
Поэтому, вернувшись домой, мадам Оланж раньше времени посадила перед зеркалом дочь и, не говоря ни слова, сверкающими ножницами, с немалым усилием, отрезала обе косы: и Мари, и Изабель.
Мечта о «Коко Гато» была похоронена, кухня феи пришла в запустение, мама не стала печь больше камешки, по которым можно было бы выбраться из депрессии: «всё это баловство», – и теперь только смотрела телевизор, так вовремя изобретённый. Мари-Изабель всю жизнь носила самые короткие стрижки, вместе с косами исчез и ритуал общения с матерью, но до последних своих дней она вытряхивала скатерти сразу после еды.
Глава 51
Сколько раз за свою жизнь ты умираешь?
И каждый раз – о чудо! – выживаешь, чтобы понять, что и это была пристрелка, а умираешь ты – вот сейчас, когда видишь, что в банке с болеутоляющим пролонгированного действия осталась одна таблетка. Осталось 100 мг.
Фокус с этими таблетками в том, что принимать их надо не когда ты уже снова захвачен болью, а чётко и бесстрастно. В её случае – каждые двенадцать часов. Пока она смогла добраться до заветной полочки с лекарствами, где хранилась панацея, прошло много времени. С учётом потраченного на слёзы радости – ещё больше.
И боль уже начинала подавать сигналы. Это такая азбука мортзе: в костях вспыхивает то тут, то там. Кость хочется вырвать из себя и отшвырнуть подальше. Тем более, что и боль такая, будто кости ломаются прямо внутри тебя. Или превращаются в столбик пепла, похожего на сигаретный. Одно неудачное движение – и пепел рассыпается на микрочастицы ультра-боли…
О-а-а-а.
А-а-а.
А-а-а…
Но, к сожалению, выблевать свои кости невозможно. Лёгкие-то она выблёвывает. Для этого у всех чашек теперь есть крышки из блюдечек: мокрота пахнет распадом и разложением, как будто она уже мертва. Ведь крышки есть и у гробов. Вот. Смерть похожа на смердящие неотхаркиваемые сопли в горле.
Потом, если вовремя не принять таблетку, эти отдельные вспышки дробной боли уверенная рука смерти соединит, как соединяют в чёрном небе воображаемой белой линией сияющие созвездия, и получается Млечный Путь или, к примеру, Большая Медведица.
Только тут получаются совсем не те созвездия.
Надин осторожно усадила тело на стул. Давно она тут не была, на своей кухоньке. Делениями движений, прилагая усилия, чтобы поднять руки с тяжестью таблетки и пластикового поильника, она кладёт таблетку в рот и зажмуривается, умоляя себя сделать глоток воды, не бояться вполне вероятной за этим рвоты.
Всё равно никакого другого выхода.
Господи ты боже мой.
Сосредоточившись на внутренних ощущениях – проскользнёт ли таблетка по пищеводу или её вырвет, – Надин плавает взглядом по любимой кухне, теперь явленной в бедственном положении брошенного очага. Грязная посуда в раковине, пакет для картона и пластика переполнен, пустая бутылка из-под воды закатилась в угол. На заваленных поверхностях обоих столов стоят все отвергнутые ею баночки, тарелки, блюдца и кофейные чашки с вариантами пищи, которой её пытался накормить сын. Чем только ни пытался. Недели за две последние, наверное…
Она видит, что отвергнутые ею крохотные упаковки с детским питанием разных видов он подъел…
