Одним из векторов этой энергии – а по сути, техникой, применяемой для ее передачи к конкретной цели, – является человеческий голос. Под названием «киай» обычно понимали специфический боевой метод, основанный на использовании голоса в качестве оружия. Буси высших рангов должны были владеть этим «приемом», и со временем некоторые воины отточили технику киай до такой степени, что она превратилась в самостоятельное, завершенное искусство. Ввиду важности глубокого, брюшного дыхания и психической концентрации при посыле крика в определенном направлении, в доктрине будзюцу существуют косвенные свидетельства, указывающие на то, что мастера дзена (особенно жившие в монастырях и других уединенных местах) были лучшими учителями киай. Последователи дзен активно использовали те дисциплины, которые они находили полезными для достижения и стабилизации состояния концентрации и внутреннего равновесия, считавшегося необходимым условием духовного просветления.
Происхождение искусства киай обычно тесно связывают с образом человека, столкнувшегося с враждебной реальностью. Крик, несомненно, являлся одной из его первых реакций на опасность, независимо от того, пытался ли он позвать на помощь или же хотел предупредить друзей. Тот факт, что крик, даже пассивный, может заставить опасного врага оставить свои агрессивные намерения или даже прервать уже начатую атаку (возможно, потому, что в других случаях эта голосовая вибрация приносила атакующему неприятности в виде соплеменников выбранной им жертвы), вполне мог дать начало активному использованию человеческого голоса в качестве составной части боевой стратегии, которую широко использовали почти все воинственные сообщества прошлого. Боевой клич многотысячной армии, вибрирующий под небесами, часто, казалось бы, пробуждал богов от их сна и обладал такой притягивающей силой, что враг с меньшим вокальным потенциалом вполне мог невольно вздрогнуть и начать испуганно оглядываться по сторонам, словно бы предчувствуя появление небесного воинства.
Греческие и римские легионы были хорошо знакомы с парализующим эффектом внезапного крика, долетевшего из глубин обычно безмолвного леса, на который они отвечали ответными яростными криками или шумной какофонией музыкальных инструментов. В этой связи выдвинутая Гилби теория о происхождении слова «паника» кажется особенной интересной: как говорят, холмы Греции дрожали при звуках крика Пана, когда бог плодородия неутомимо выражал свое жизнелюбие, радуясь новому урожаю, или даже жестокость, совершая акт насильственного осеменения. Эпическая литература Северной Африки и Ближнего Востока, от финикийской до ассирийской, от персидской до еврейской, также наполнена пронзительными боевыми кличами – порой воинов, наполовину обезумевших от своей вокальной концентрации.
Гипнотический эффект такого тотального крика не прошел мимо внимания рыцарей, бившихся на турнирах в течение всего европейского Средневековья. Мусульманские и монгольские орды тоже хорошо знали и уважали его силу. На самом деле, когда европейские рыцари сталкивались с такими воинами, им приходилось прибегать к особому типу психической концентрации, граничащей с фанатизмом, чтобы снизить парализующее воздействие этой звуковой атаки, направленной на барабанные перепонки и бьющей по мозгу с его чувствительными и тонкими рецепторами. Отсюда появилась необходимость в громких звуках цимбал, барабанов и рогов в античные времена, барабанов, труб и волынок в Средние века, а позднее – в грохоте канонады современных войн, чтобы уменьшить, если не полностью устранить, крик одного человека на Западе.
На Востоке, от Индии до Китая, Тибета, Кореи и Японии, тактическая ценность крика в определении исхода боя никогда не оставалась недооцененной. По всей видимости, в Тибете, и особенно в Японии, эта техника была доведена до уровня искусства, то есть до такой точки, когда крик мог использоваться как единственное оружие, даже в индивидуальном поединке, а также как решающий фактор во влиянии на успешный исход боевого столкновения, что отличало его от пугающего, но крайне расплывчатого и неразборчивого крика толпы.
Крик, который учился издавать японский воин, в действительности представлял собой нечто большее, чем простое упражнение, состоящее из контролируемого вдоха и концентрированного выдоха. Это был (на что указывает само название искусства) результат слияния различных факторов, составляющих целостную личность воина (физическую и психическую) – вся присутствующая в нем энергия сливалась воедино и выходила через высоту, тональность и вибрацию его голоса. Более того, на самых высоких уровнях результат даже не зависел напрямую от громкости – качество звука, вырабатываемого фокусировкой всей личности на единственной цели, являлось основной отличительной чертой киай. Требовались многие годы тренировок для того, чтобы произвести точную вокальную композицию, которая, как говорят, могла убить атакующего или остановить его атаку либо даже использоваться в целях исцеления. Харрисон приводит ряд эпизодов, где он описывает применение киай мастером Кунасиге (учитель дзюдзюцу в Синдэн Иссин Рю), который однажды оживил человека, лежавшего бездыханным после падения с большой высоты, использовав при этом характерный концентрированный крик. Но что касается применения криков киай в реальном бою (отличных от тех воплей и стонов, которые можно услышать на соревнованиях по современному дзюдо и карате, в принципе общих для всех существующих в мире видов борьбы) и существуют ли сейчас школы, где это искусство систематически и эффективно изучают и практикуют, то имеющиеся в нашем распоряжении данные, к сожалению, не дают однозначного ответа на этот вопрос.
Часть III
Внутренние факторы будзюцу
Невидимый диапазон
По мнению большинства ученых, изощренные виды оружия и сложные технические приемы (внешние факторы будзюцу, рассмотренные в части 2), несмотря на всю их внушительность, можно сравнить с видимой частью айсберга, которая привлекает взгляд и часто поражает воображение, но тем не менее представляет собой лишь видимую часть огромной силы, скрытой в глубинах ледяной воды. Хотя владение определенным оружием и базовые тренировки в его использовании порой удовлетворяют отдельных практиков будзюцу (будзин), имеющих ограниченные амбиции и воображение, среди них есть и другие, которые различают за этими внешними факторами боевых искусств значительно более сложные факторы иного рода. Возможно, они менее заметны для невооруженного глаза, но степень практической эффективности оружия и связанных с ним приемов в конечном итоге зависит именно от них. Пренебрежение к этим внутренним факторам может оказаться гибельным, в чем убедился не один самодовольный будзин, который обучался лишь технике обращения с копьем, мечом или любым другим оружием, включая собственное тело. Вековой опыт древних боевых искусств не раз ставил перед наставниками будзюцу и их учениками серию настоятельных вопросов, самыми важными из которых были следующие. Когда нужно атаковать противника? Как он (а также я сам) может быть взят под контроль? Какой тип энергии следует использовать и как ее потратить с максимальной выгодой? Наконец, какой мотивацией должен руководствоваться будзин? Подобные размышления выводят на поверхность факторы внутренней природы, которые активируют технические приемы будзюцу изнутри, обеспечивая их эффективным источником энергии, а также предоставляют будзину контролируемую решимость, спокойствие и чистоту намерений, поддерживающие его в бою. Мастера будзюцу сталкивались с этими проблемами (и многими другими), исследовали их диапазон и глубину, а затем пытались найти удовлетворительные ответы для себя и своих учеников. В конечном итоге они обеспечили будзюцу собственной теорией, основные черты которой будут рассмотрены в последующих разделах.
