В течение периода Токугава хэймин были заключены в еще более тесные рамки классового общества. Им присваивали различные ранги в провинциальных кланах или в городах, где они были привязаны к определенным районам, кварталам и улицам, благодаря чему военным властям стало легче их идентифицировать и держать под контролем. Почти все европейцы, посетившие Японию в XVI столетии, сразу же отмечали, под каким необычайно строгим надзором живет в этой стране городское население. «Каждая улица или даже отдельные ее части, – пишет Гриффис в своей статье, посвященной улицам Эдо, – находились под надзором младшего чиновника или старосты, который проживал на той же самой улице. Контроль над этими старостами осуществлял квартальный и его помощники» (Griffis, 28).
В состав квартала (дза) обычно входило более двух улиц, и власть в нем представляли местные чиновники, которые занимались регистрацией состава семьи и места жительства, а также следили за своевременностью уплаты налогов. Кроме того, там были свои пожарники и стражники, дежурившие у ворот. Ведь «каждый квартал был окружен рвом или стенами, и попасть в него можно было лишь через охраняемые ворота. В случае возникновения разного рода волнений власти почти всегда имели возможность закрыть ворота и ограничить распространение эпидемии, бунта и т. д. одним кварталом» (Griffis, 28). По ночам городские кварталы наглухо перекрывались друг от друга, и всякий, кто по какой-либо причине хотел покинуть свой квартал после наступления темноты, должен был иметь при себе соответствующее разрешение – пропуск, который стражники подвергали тщательной проверке. Лишь после этого они открывали ворота и объявляли о проходе посетителя в соседний квартал «громким стуком специальных колотушек» (Dore 1,70). Эта репрессивная система, которая, как рассказывает нам Франциск Карон (1600–1673), существовала во всех городах страны, была еще более усилена за счет распространения системы коллективной ответственности гонингуми на городское население. «На каждой улице домовладельцы были разбиты на группы по пять человек, связанных круговой порукой и шпионивших друг за другом. При такой системе было достаточно просто установить настоящего виновника пожара, мятежа, кражи и т. д.» (Griffis, 28). Домовладельцы и городские чиновники несли ответственность перед тремя городскими старейшинами (мати-домиёри), которые не принадлежали к букё, но пожизненно сохраняли за собой это звание и могли передавать его своим наследникам. Эти городские старейшины напрямую подчинялись двум городским судьям из воинского сословия (мати-бугё).
Тем не менее, несмотря на то что они находились под строгим контролем и их лишали оружия везде и когда только можно, этим классам удавалось сохранять и поддерживать свои традиции в искусстве боевых единоборств, – традиции, которые, по иронии судьбы, сохранились во многом благодаря ненависти к «самураям с их высокомерными манерами и тщеславными минами» (как описывает их Нисида). На самом деле даже в течение длительного периода военной диктатуры Токугава (и, очевидно, вследствие присущей ей жестокости) народные движения протеста или завуалированные, протекавшие в скрытой форме мятежи нередко нарушали мирное течение жизни в пригородах или городских районах. Более того, хотя эти волнения не отличались особым размахом и быстро подавлялись, они ничем не уступали по своему накалу и степени народного гнева многим другим движениям политического и социального сопротивления, даже при том, что в Японии они никогда не имели истинно революционной мотивации, в смысле выдвижения радикально новой политической доктрины.
Ученые не раз выражали свое удивление упорству народного сопротивления прочно установившейся власти. Однако это сопротивление выражалось в основном в протестах против злоупотребления властью конкретного режима или класса, а не против самой классовой идеи. Хроники периода Токугава не могли избежать хотя бы поверхностного упоминания определенных групп городских обитателей, которые Буш характеризует как «непокорные». Эти люди не принадлежали к воинскому сословию, но они называли себя не иначе как «войско героев» (кёкаку). Они не были связаны специфическим кодексом буси, но, подобно представителям воинского сословия и, возможно, в результате неизбежной реакции на исключительное положение самураев, разработали свой собственный кодекс поведения, известный как кикоцу, и строго ему следовали. Повторяя наблюдение, которое часто встречается в работах, посвященных японскому феодальному периоду, Буш заявляет, что «почти полное невнимание» к этому интересному образованию в народной среде еще больше усиливает высказанное многими учеными недоверие к так называемой официальной или разрешенной историографии, сохраняющей для потомства идеализированную версию значительно более жестокой действительности. И все же этот кодекс простолюдинов «был ответствен за развитие [у японцев] привычки к неповиновению и сопротивлению всему, что казалось им нечестным и несправедливым, наряду с сочувствием к страданиям своих собратьев» (Bush, 132). Разумеется, у нас есть все основания надеяться на то, что дальнейшие исследования этого (и схожих с ним) аспекта национального этноса феодальной Японии прольют более яркий свет на кёкаку и те составные части их боевого искусства (оружие, приемы и методы боя), которые помогали последователям кикоцу так смело противостоять «надменным» самураям.
Неменьшей славой в феодальной Японии пользовались общества бойцов, известные как отокодатэ. В буквальном переводе это слово означает смелого и отважного человека, и такие люди объединялись в сообщества, «связывая себя обязательством стоять друг за друга в счастье и беде, независимо от своих жизненных обстоятельств и не вникая в жизненные обстоятельства других» (Mitford, 68). Как принято считать, такие сообщества возникали в качестве вынужденного ответа на жестокость многих воинов, особенно тех, которые принадлежали к расквартированным в городах элитным отрядам сёгуна. Достаточно часто члены таких отрядов объединялись в особые боевые группы (хатамото-якко) и выходили на улицы, чтобы сделать невыносимой жизнь для торговцев и ремесленников. Последние, в свою очередь, формировали по территориальному принципу собственные боевые отряды, которые скрытно финансировались гильдиями и корпорациями. В таких случаях откодатэ получали более конкретные названия, такие как мати-якко или мати-гуми, и их полувоенные общества, согласно обычаю, имели вертикальную структуру, во главе которой находился «отец». Во многих округах и кварталах такие вожаки обладали большей властью над людьми, чем местные официальные чиновники. Так, например, к концу периода Токугава влияние этих сообществ выросло настолько сильно, что когда один из последних военных диктаторов, Токугава Иэмоти, решил покинуть свою резиденцию в Эдо, чтобы посетить Киото, в дороге его охраняли не только отряды хатамото, но и (главным образом) люди Симмо Тацугоро, «отца» откодатэ, под контролем которых находились провинции, лежавшие на пути у Иэмоти и его вассалов. Хотя по своему происхождению Симмо Тацугоро принадлежал к классу простолюдинов (хэймин), позднее он был «произведен в ранг хатамото» за свои «многочисленные заслуги» (Mitford, 69).
Отокодатэ. Трубка
