Не успела отложить телефон, как он немедленно зазвонил. Алла Ивановна, кто же еще.
– Девочка моя, как ты там? Не скучаешь?
– Да нет. Вот спать собираюсь, со стола уже убрала.
– Подруга, так я понимаю, не приехала? – усмехнулась Алла.
– В последнюю минуту позвонила и сказала, что ребенок заболел. – В эту минуту Оля ненавидела себя за то, что приходится врать хорошему человеку.
– Вот! А я говорила: надо было ехать со мной. У Марии такое веселье было! Я ноги сбила, так натанцевалась. И Степа был тоже. Помнишь того, с бритой головой?
– Не помню, – соврала она.
Зато она хорошо помнит его ненормального папашу, который явился без приглашения и все перевернул в ее душе. То ее отец убил человека, то не убивал, то снова убил. О каком-то ружье бормотал, которое, провисев без дела, теперь стреляет в ее сторону.
Бред. Ненормальный дядька.
– Ты знаешь, девочка, а он ничего! – вдруг пропела Алла Ивановна. – Степка, кто же! Такой милый. Весь вечер от меня не отходил и только и разговоров, что о тебе. Все выспрашивал, интересовался.
«Пусть бы у папы своего спросил, он много чего знает», – чуть не фыркнула Оля, но сдержалась. Она о том разговоре ничего никому не рассказала. Хвалиться нечем. Прошлое ее отца было темнее самой темной ночи, а главное, никто не знал о нем всей правды. Даже этот Галкин, свихнувшийся на идее восстановить справедливость, ничего не знал.
– Он был один, Оленька!
– Кто?
– Степа был один! И все время говорил о тебе. Ты меня не слушаешь, что ли, совсем, Олька?
– Слушаю, но…
– Что «но»? Что «но»? – затараторила Алла Ивановна. – Хороший парень! Юридический окончил, работает в следственном комитете. Отец – бывший полицейский, сейчас на пенсии. Мать тоже в каких-то чинах или в бизнесе, не поняла толком. Родители, правда, разошлись давно. Но это ничего не меняет, семья хорошая.
– Это он вам о себе так много рассказал? В новогоднюю ночь? Развлекал вас так?
– Да нет, что ты. Это все Маша о нем рассказала, ее сыновья с ним дружат давно. Рекомендую, Олька! Хороший парень. Вот Вадик твой, прости господи, был дрянной. А этот…
Алла Ивановна еще долго нахваливала Степана и его семью. Потом переключилась на блондинку, из-за которой у сыновей Марии минувшей ночью вышла ссора. Потом пошли рецепты удивительных закусок, которые она перепробовала в гостях, так что теперь мается желудком и никак не может уснуть. Потом спохватилась, что уже поздно и Оле давно пора спать. Начала бормотать извинения, потребовала пообещать, что Оля обязательно навестит ее на даче послезавтра, и простилась.
А у Оли, разомлевшей в теплом уголке перед телевизором, сон как рукой сняло.
Нет, что, в самом деле, позволяет себе этот Степа Галкин? Решил подобраться к ней через Аллу Ивановну? Через отца не вышло, так он…
А что? Запросто мог папашу к ней заслать, чтобы тот дал оценку потенциальной невестке. Но если его целью действительно была разведка, тактику он избрал не самую правильную, Оля теперь этого Степу будет за сто верст обходить.
Она слезла с дивана, пошла на кухню и принялась доставать вымытую посуду из посудомоечной машины. С шумом расставляла ее по полкам, мало заботясь, что грохот стоит неимоверный. Соседи или еще не спят, или уже спят, и их пушечным выстрелом не разбудишь. Постиралась скатерть, и она повесила ее на сушке в ванной, тщательно расправляя все складочки. Вдруг захотелось выпить чаю. Она зажгла огонь под чайником и в обход всех правил полезла в холодильник за тортом. Торт она тоже купила за компанию с Аллой Ивановной.
Отрезала здоровенный треугольник с клубникой и засахаренными вишнями и, не дожидаясь, пока закипит чайник, стала есть. Затошнило уже на четвертой ложке. От жирного крема, от невероятно сладких фруктов и сдобного бисквита.
Что она делает?
Оля со вздохом отправила недоеденный кусок в мусорное ведро. Выключила газ, свет, вернулась в гостиную. Снова нырнула под шерстяной плед и задремала под тихое мурлыканье телевизора. Но уснуть не успела: пискнул телефон. Она потянулась, нашарила, открыла папку сообщений.
«Вижу у вас свет. Не спите? Нужно срочно поговорить. Извините, что в такую ночь. Георгий Окунев».
Нет, ее не разбирало любопытство, когда она набивала ответ: «Заходите». Ее колотило от страха. Этот человек принес ей весть о смерти Вадика. Что на этот раз заставило его притащиться сюда, да еще в такую ночь? Снова кто-то умер?
Оля вытащила из шкафа толстую шерстяную кофту, которую на спор с Аллой Ивановной связала себе сама за две недели. Кофта получилась какой-то несуразной, но удивительно теплой и уютной, она всегда в нее куталась, когда мерзла. А сейчас ее, несмотря на двадцать пять градусов тепла в квартире, вдруг стало поколачивать.
Звонок. Оля посмотрела в дверной глазок: Окунев. В той же черной толстой куртке, снова такой же небритый. Еще более уставший взгляд.
– Входите, Георгий Михайлович. – Да, удивительная все-таки способность с лету запоминать имена полицейских. – Даже боюсь предположить, что привело вас ко мне. Что, снова кто-то умер?
Окунев вошел. Привалился к двери, тяжело вздохнул, глянул на нее почти с болью. Кивнул.
– Боюсь, что да.
Она почувствовала, что бледнеет.
– Кто?
– Ваш недавний гость. – Еще один вздох. – Иван Андреевич Галкин.
– Господи, нет! – вырвалось само собой.
Пускай этот дядька ей совсем не понравился, она вовсе не желала ему зла. И потом, он был отцом Степана, который празднует сейчас на даче у соседки Аллы Ивановны. Веселится и ни о чем таком не догадывается. Сама-то она Степана почти не помнит, но Алла Ивановна им просто очарована.
Только это все здесь при чем?
– Как это случилось? Когда?
– Пару часов назад его труп был обнаружен, не поверите, на том самом месте, где убили вашего бывшего парня Вадима Синева. Место такое проклятое, что ли? Зачем он туда поперся, да еще в новогоднюю ночь? Вот старый дурак!.. Послушайте, гражданка Волгина, можно я пройду, а?
Его правая рука неуверенно застыла на верхней пуговице толстой черной куртки.
– Входите уже, раз пришли, – махнула она рукой и поплелась в кухню.
Что-то подсказывало, что сейчас Окунев точно не откажется от кофе.
Он шуршал в прихожей своей нелепой курткой. Потом крикнул, нужно ли снимать ботинки. Оля прокричала в ответ, что, если его не затруднит, она была бы признательна. Даже подсказала, где найти гостевые тапочки, но Окунев тапки искать не стал.
Вошел в кухню в носках, сразу сел за стол. Странно, что на то же самое место, где не так давно сидел Галкин. Таким же пустым, пугающим взглядом уставился в окно. Их там учат, что ли, взглядам таким, безучастным, непроницаемым? Или он просто смертельно устал и борется со сном?
