– И когда вы поняли, что он вовсе не рад смерти вашего друга, а скорее даже наоборот, вы насторожились, не так ли?
– Скажем так, миледи: мне показалось это странным. Я попытался его выпроводить, но ваш друг не из тех, кто уходит, не получив ответы на свои вопросы. – Хобсон снова дотронулся до шеи и поморщился.
– О чем он вас спрашивал?
– Все его вопросы были об одном и том же: мог ли кто-то подобраться незамеченным и убить Уортингтона. Не видел ли я какую-нибудь подозрительную вспышку, не слышал ли звук от двойного выстрела, и тому подобное.
– А вы ничего такого не заметили?
– Миледи, я сто раз думал об этом еще до прихода мистера Ломова. И я все же вынужден ответить: нет, нет и нет. Поймите, там был не только я – там находились и Джереми Скотт, и доктор, и еще двое секундантов противника – граф де Ранси и лейтенант Форже, и наш кучер ждал в карете неподалеку. Конечно, мы были поражены исходом дуэли, поражены до глубины души, но… ни тогда, ни позже никто не сомневался, что стрелял именно виконт.
– Скажите, а секунданты виконта де Ботранше тоже были удивлены исходом дуэли?
– Миледи, мы ведь говорим о французах, – усмехнулся Хобсон. – Когда первый порыв удивления прошел, они стали жать руку виконту, который от ужаса еле стоял на ногах, и наперебой уверяли, что всегда верили в него и знали, что он не подведет. Виконт никак не мог взять в толк, что убил противника, он все время спрашивал, что можно сделать для Джеральда. Когда доктор в сотый раз повторил ему, что полковник Уортингтон мертв, виконт подошел посмотреть на тело и упал в обморок.
Амалия хорошо помнила, что произошло после того, как дуэль, в сущности, окончилась, и пересказ англичанина ее интересовал лишь с точки зрения точности передаваемых им деталей. Если он не солгал здесь, возможно, он говорил правду и раньше.
– А второй кучер? – спросила баронесса Корф.
– Что? – Хобсон озадаченно уставился на нее.
– Вы упоминали вашего кучера, а ведь противники должны были явиться со своим. Что он делал во время дуэли?
– Да, там был второй кучер, француз, но простите меня, миледи, подозревать его в чем-то просто нелепо. Все время, пока шла дуэль, он болтал с нашим кучером.
– О чем?
– У слуг всегда найдется, о чем поговорить, – усмехнулся Хобсон. – Кажется, они обсуждали, кому больше платят. Еще сравнивали преимущества жизни в Лондоне и Париже.
– Как зовут кучера? Француза, не вашего.
– Не помню, – недовольно ответил англичанин. – Кажется, Матье… Матье Эпиналь, вот.
– А как имя доктора?
– Доктор Монруж. Огюст Монруж. Почему вы спрашиваете? Имя доктора было указано в газетах. Это известный и весьма уважаемый человек.
– Искать старые газеты чертовски скучно, – ответила Амалия с ослепительной улыбкой. – Я задам вам еще один вопрос, мистер Хобсон. Вы не обязаны на него отвечать, но мне все же хотелось бы, чтобы вы ответили. Вопрос, собственно, такой: среди ваших посетителей за последние дни был ли кто-то, кто особенно интересовался тем, что вы сказали Ломову?
– Разумеется, был, – усмехнулся англичанин.
– И кто же?
– Вы, миледи.
– А еще?
– Из посторонних – никого, – с нажимом ответил Хобсон.
Значит, он докладывал о визите Ломова своему начальству. Но ничего особенного в этом не было, более того – он был обязан сообщить о посетителе, который вдобавок ко всему взял его за горло, чтобы получить нужные сведения.
– Полагаю, я должна извиниться за поведение мистера Ломова, – начала Амалия.
Хобсон усмехнулся.
– Не утруждайтесь, миледи. Полагаю, Джеральд был бы в восторге, если бы видел, как его враг рвется расследовать его гибель. Полковник всегда говорил, что жизнь полна сюрпризов и в ней ни в чем нельзя быть уверенным. Увы, сюрприза, который ему преподнес французский химик, он предвидеть не смог.
Говорить больше было не о чем. Амалия попрощалась с хозяином, пожелала ему скорейшего выздоровления и отправилась навестить Джереми Скотта.
Глава 8
Второй секундант
– Не думаю, миледи, что мистер Скотт сможет вас принять, – сказал старый слуга, держа двумя пальцами карточку Амалии так, словно это было нечто заразное. – Мой хозяин серьезно пострадал в результате несчастного случая, и доктор предписал ему полный покой, а о каком покое может идти речь, когда к нему то и дело ходят посетители и трезвонит телефон! – Слово «телефон» слуга произнес с особенным отвращением, но именно оно подсказало Амалии, как ей себя вести.
– Я знаю, что мистер Хобсон звонил, – сказала она. – Он должен был предупредить о моем приходе. Обещаю, я не отниму у вашего хозяина много времени.
Слуга мрачно посмотрел на посетительницу сверху вниз (он был немолод, поразительно худ и больше чем на голову выше ее), но лицо Амалии излучало такую безмятежную уверенность, что старик покорился и вышел, шаркая ногами. Через несколько минут он вернулся и пригласил баронессу следовать за собой.
Джереми Скотт уже попал в поле зрения Амалии, когда она следила за дуэлью со своего наблюдательного пункта на дереве. Он показался ей молодым – лет двадцати пяти или около того, но теперь, видя его лицо, обращенное к ней с подушек, она убедилась, что ему и того меньше, и сердце у нее сжалось. Слишком велик был контраст между его юностью и тем особенным выражением, какое появляется у человека после того, как смерть погладила его по голове, постояла рядом и скользнула прочь. Амалия знала, что Джереми Скотт пострадал куда больше своего коллеги, знала и то, что врачи до недавнего времени опасались за его жизнь. Вероятно, он не будет ходить, а раз так, получается, что до конца своих дней он останется калекой. Разумеется, секретная служба выделит ему пенсию, но Амалии было отлично известно, что сломанные агенты, как и сломанные игрушки, никому не нужны и что пенсии хватит только на то, чтобы кое-как сводить концы с концами. Слуга придвинул к постели небольшое кресло, и гостья села. Забрав стоявший на столе поднос, старик удалился.
– Я взяла на себя смелость навестить вас, потому что у нас есть по меньшей мере двое общих знакомых: мистер Хобсон и мистер Ломов, – начала Амалия.
Джереми моргнул и обеими руками быстро провел по светлым волосам, чтобы пригладить их. Амалию нелегко было смутить, но она поймала себя на том, что под взглядом его блестящих голубых глаз ей становится немного не по себе. В нем не было ничего от секретного агента – просто юноша, вероятно, вчерашний студент, возможно, ставший заложником своего идеализма, из-за которого он и выбрал такую работу. Какое это было задание для него – первое, второе?
…И вот он лежит в постели со сломанным позвоночником, и вся его жизнь перечеркнута, хотя он, скорее всего, не догадывается об этом.
– Я знаю, кто вы такая, – сказал Джереми.
