Санкции
Китайское правительство обыкновенно трактует санкции как злоупотребление властью со стороны развитых стран, в особенности со стороны США. С китайской точки зрения санкции, скорее, усугубляют кризис, чем помогают его разрешить
[681]. Китай, как правило, выступает против санкций, особенно из-за опасения лишиться импорта, который поддерживает экономический рост страны
[682]. (В отличие от Китая, Соединенные Штаты Америки активно используют санкции – более 120 раз за последнее столетие
[683].) В случае с ядерной программой Ирана Пекин, что не удивительно, выступил против односторонних санкций США, но проголосовал за все санкции Совета безопасности ООН – и при этом приложил немало усилий к их ослаблению. Вдобавок Китай показал себя, что называется, ренегатом, сохраняя экономические контакты с Ираном в обход резолюции Совета безопасности ООН
[684]. В августе 2013 года администрация США начала штрафовать иностранные компании, которые продолжали поддерживать торговые связи с Ираном. Тем не менее Китай по-прежнему искал способы обойти эти санкции и сотрудничать с иранским режимом, будь то за счет импорта сырой иранской нефти (не мазута) или, как утверждал один иранский законодатель, за счет выделения 20 миллиардов долларов на развитие из «нефтяных денег»
[685].
Помощь
Китай со стороны выглядит куда менее надежным источником помощи в качестве дипломатического рычага влияния, чем можно было ожидать (в бюджете КНР на двусторонние контакты выделяется около 5 миллиардов долларов ежегодно), однако и здесь имеются важные исключения
[686]. «Имиджевые» проекты – президентские дворцы в Зимбабве, Того и Судане и более пятидесяти спортивных стадионов в Африке – представляют собой очевидный элемент кампании Китая по укреплению политических связей
[687]. По материалам и оценкам международной организации «Эйддейта», Китай заплатил свыше «80 миллиардов долларов на разработку, осуществление и завершение» проектов в Африке с 2000 по 2012 год. Но «большая часть этой помощи ушла в регионы, где родились национальные лидеры, что свидетельствует о политической ангажированности инвестиций»
[688]. «Едва тот или иной регион становится родиной того или иного африканского президента, он получает на 270 % больше помощи (от Китая), чем получил бы, оставаясь обычным регионом», – указывает Роланд Ходлер, профессор экономики швейцарского университета Санкт-Галлен и один из ведущих исследователей организации «Эйддейта»
[689].
Подобные проекты могут иметь неприятные последствия. Китай подвергается критике за ряд своих инвестиций в развитие, наподобие решения 2007 года о финансировании строительства нового президентского дворца в Судане. Международное сообщество сосредоточило усилия на оказании помощи и организации снабжения африканских миротворческих сил, которые старались остановить геноцид в Дарфуре, а китайский лидер Ху Цзиньтао предоставил Судану беспроцентный кредит на строительство президентского дворца и призвал другие страны «уважать суверенитет Судана»
[690]. Этот шаг – предпринятый в преддверии Олимпийских игр 2008 года в Пекине, то есть когда Китай находился под пристальным вниманием мировой общественности – вызвал широкую критику: дело не только в «пособничестве» жестокому режиму, но и в том, что китайская помощь диктовалась откровенно политическими мотивами
[691]. «Китай финансирует строительство президентского дворца не по ошибке, – писал Себастьян Моллаби, обозреватель газеты „Вашингтон пост“, – нет, он делает это намеренно. Ведь китайцы не финансируют постройку всех президентских дворцов на свете; они выбрали президента настолько одиозного, что от него отвернулись все африканские коллеги»
[692].
Если забыть о такого рода провалах, можно ли сказать, что указанные имиджевые проекты окупаются для КНР? В целом представление о деятельности Китая в Африке или Латинской Америке останется таким же, как в 2007 году (более того, два последних опроса «Пью» показали тенденцию к осуждению КНР, а вовсе не к улучшению восприятия)
[693]. Но вряд ли улучшение своей позиции в общественном мнении являлось и является целью руководства КНР. Зато среди элиты и лидеров указанных регионов Китай значительно улучшил свою репутацию. Исследование «РЭНД корпорейшн» за 2014 год отмечает: «Реакцию африканцев на китайские действия можно назвать неоднозначной – государственные чиновники в подавляющем большинстве оценивают эти действия положительно, а представители других слоев африканских обществ критикуют Китай за эксплуататорский, неоколониалистский подход»
[694]. В интервью «Файнэншл таймс» бывший президент Сенегала Абдулай Вад сказал: «Китай просто лучше адаптировался к нашим потребностям, чем европейские инвесторы, неспешные и порой откровенно покровительственные в своем отношении; то же самое верно для организаций-доноров и неправительственных организаций»
[695]. В той степени, в которой шаги Китая являются попытками расширить влияние (а не только оказать помощь), налицо все признаки успеха – во всяком случае, по первому параметру, а часто и по обоим.
