Управканц предреввоенсовета С. Зейц
РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 304. Л. 218. Отпуск — машинописный текст с автографом.
Телефонограмма — ответ Управляющего делами ОО ВЧК Г.Г. Ягоды
30 апреля 1920 г.
13 час. 35 мин.
[719]
Телефонограмма № 4211
Из Особого отдела ВЧК — в Секретариат тов. Троцкого
На № 0456 Особый отдел ВЧК сообщает, что ввиду открывшихся новых данных по делу Теодори, он в ближайшее время выпущен быть не может.
Подписал Управляющий Особым отделом ВЧК Ягода
Передала Тухальская, принял Махов
РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 304. Л. 219.
Машинописный текст расшифрованной телеграммы.
№ 5.6
Записка заключенного в Бутырскую тюрьму Г.И. Теодори председателю ВЧК Ф.Э. Дзержинскому с протестом против незаконного и необоснованного содержания под арестом
Председателю ВЧК и члену Совета обороны Республики т. Дзержинскому заключенного в камеру № 46 мужского одиночного корпуса Бутырской тюрьмы Георгия Ивановича Теодори
Камера № 46 МОК Бутырской тюрьмы 25 июня 1920 г.
Тов. Дзержинскому
Копия с посланного заявления 30.XII. 1919 года и, очевидно, к нему не дошедшего
Заявление
В первых числах марта 1919 г. я был командирован с тов. Павуланом (для инспектирования постановки на местах агентурного дела) в Литву и Латвию, а 12/22 марта по шифровочному телеграфному распоряжению тов. Кедрова арестован в Двинске и вот уже 9 месяцев (теперь 16), как сижу в одиночном заключении в Бутырской тюрьме (ныне во Внутренней тюрьме Особого отдела ВЧК). Такой срок без объявления приговора лишь по подозрению в пособничестве шпионажу, которое не только не доказано, но по которому не было мне предъявлено ни одного документа, кроме слов расстрелянной шантажистки-машинистки Троицкой о том, что она якобы жила со мной. И вот около этих слов (какая же связь с пособничеством к шпионажу) вертелись те 6 вопросов, коим я был подвергнут с 22-го марта и по последние числа июня 1919 г. Допрос вел тов. Кедров в присутствии т. Фельдмана; а затем т. Фогель; а последний допрос около 16 июня опять т. Кедров. Не касаясь ведения допроса и действительных причин ареста — я сделаю Вам краткий доклад о сущности моей деятельности и моей просьбы, обращенной к Вам, как председателю ВЧК, члену Совета Обороны Республики и руководителю борьбы с контрреволюцией, базируясь на предъявленном мне на последнем допросе около 16 июня обвинении по подозрению в пособничестве шпионажу.
Чтобы описать мою работу по формированию, организации, управлению и снабжению Красной армии, не хватило бы нескольких томов, тем более на этой работе был штемпель Аралова, Павулана и других, мое же имя было мало известно; я лишь укажу на пришедшие мне на память работы, которые вывели Красную армию из стадии партизанщины, добровольчества и мелких сборных отряди ков в ту мощную силу, какую она представляла уже к декабрю 1918 года. Тем более за время моего заключения все те мои выводы об организации Красной армии, которые считались некоторыми лицами тогда контрреволюционными, теперь не только осуществлены, но самое игнорирование их ныне преследуется даже законом (декретами).
<…> с 27 мая 1918 года — день прибытия в Оперод Наркомвоен — началась моя бессменная (с 9 часов утра и до 2-х часов ночи) работа в Оперод Наркомвоен. Фактически в нем работали только Аралов, Теодори, Павулан и Кузнецов. Чикколини появлялся спорадически. Остальные служащие (а потом при моей проверке прошло по спискам до 10 000) только являлись за пайком и едой. Работавшие под видом левого эсера Мустафин и группа других лиц сразу же начали мешать мне. И лишь к 20-му июля мне удалось кое-как (особенно, когда ушел т. Чикколини, принимавший на службу массу лиц, преимущественно женщин) сократить число «пайковых» служащих до 565 человек и наладить несколько работу. Происходило это оттого, что с первого же дня (с 27 мая) мне пришлось принять на себя контроль и руководство борьбы с чехословаками и казаками, ибо г. Бонч-Бруевич (военрук Высшего военного совета) считал эту борьбу «внутренним фронтом» и поэтому ничего в этой области не желал делать (армия была добровольческая).
<…> 6) Руководство операциями против чехословаков в силу невозможности добиться правдивых сведений с мест, неимения точных данных о боевом составе и численности наших войск, трения между «главкомами» и постоянные перерывы связи — вызвали с моей стороны ряд энергичных, постоянно опротестовываемых тт. Чикколини и Боярским мер по организации телеграфной непрерывной связи без загромождения Московской Централи на Мясницкой и к 18 июня были получены первые плодотворные результаты (это важный исторический момент для Красной армии, эра для ее жизни, поворот к успехам и плодотворной организации), ибо мы /имели сведения об отрядах, начали их группировку, наладили связь и предотвратит:
а) соединение отдельных групп чехословаков (били их по частям) и
б) ряд взрывов чехословаками мостов, могущих иметь для нас непоправимые последствия в будущем.
<…> 8) В день выступления левых эсеров (июль 1918 г.)
[720] — налицо в Опероде были только тт. Аралов, Теодори и Павулан; и работа по фронту не прерывалась ни на одну секунду (этим только и объяснялась успешная ликвидация «Муравьевщины»: мы не растерялись в Опероде и своевременно шифром т. Аралов дал под мою диктовку необходимые указания о группировке и т. д.)
[721].
<… > 10) С конца июля и до конца августа 1918 года начата бессменная и беспрерывная моя личная работа (я никому не верил) — по направлению на ст. Шиханы и в район Симбирска и Нижнего в распоряжение тт. Л.Д. Троцкого и Вацетиса войск, снабжения, оружия и работников (в этом только моя заслуга — это подтвердят тт. Муралов, Аралов, Вацетис, и, если бы был жив, то покойный т. Я.М. Свердлов, к сожалению, все хранивший в своей памяти, но ничего не записывавший). Но и тов. Л.М. Карахан знает, как много я работал в этот тревожный, тяжелый период. Исключительно быстро (ибо у меня были полномочия и полное доверие Я.М. Свердлова, Л.Д. Троцкого и С.И. Аралова)
[722] была создана непрерывная секретная телеграфная связь. Тов. Ленин лично ежедневно вечером принимал по телефону (Кремлевский провод) доклад от т. Аралова и меня. Дважды в период очень тревожных и сложных по обстановке дней я был вызываем к тов. Ленину и все, что я докладывал, подтвердилось. Было доверие, не было интриг, не было зависти и сплетен — был очевидный результат моей работы.
