Теперь предстояло хоть как-то легитимизировать это решение. Но самого Дана слушали плохо. Его выступление то и дело перебивали репликами. Особенно после того, как он стал протестовать против «травли правительства», ибо «управлять в настоящий момент нашим государством — каторжная задача и никакая власть, ни Керенского, ни Советов — вполне справиться с этой задачей не сможет».
Он опять призывал ждать! Ибо Предпарламент уже, мол, потребовал от правительства немедленного решения вопросов о земле и мире. О том, что Керенский выставил их с этими «требованиями» за дверь, Дан, естественно опять-таки умолчал. Впрочем, на ходатайства перед этим правительством делегаты уже не надеялись. «Поздно!» — крикнули Дану из зала. А когда он заявил, что «штыки враждующих сторон скрестятся между собой только через труп ЦИК», выкрик из зала был уж совсем оскорбительный: «А ЦИК давно уже стал трупом!»
[1164].
В этой ситуации проект резолюции поручили зачитать Мартову, к голосу которого прислушивались более внимательно. Он сразу заявил, что «среди членов ЦИК нет ни одного, который отрицал бы право пролетариата на выступление… И хотя меньшевики-интернационалисты не противятся переходу власти в руки демократии, но они высказываются решительно против тех методов, которыми большевики стремятся к этой власти».
В зачитанной им резолюции говорилось, что выступление используют «притаившиеся банды хулиганов и погромщиков», что контрреволюция уже «мобилизовала свои силы», что армии грозит голод, а Питеру — немцы. В этой связи и конструировался — но не Комитет Общественного Спасения, как предложил Совет Республики, а Комитет Общественной Безопасности. О его «контакте с Временным правительством» не упоминалось.
Иными словами, проект фактически повторял основные пункты резолюции Предпарламента 24 октября. И Володарский заявил, что принимать ее на данном совещании перед самым открытием съезда Советов — неправомочно и нецелесообразно. Большевики покинули зал и резолюцию утверждали уже без них. После этого эсеры и меньшевики разошлись на свои фракционные собрания
[1165].
Шел уже четвертый час ночи. Надо было определяться. Поведение левых эсеров на прошедшем ночном совещании показало, что их попытки «переиграть» правых — малопродуктивны. Опыт 1917 года говорил о том, что в создавшейся ситуации существует один выход. Необходимо увлечь колеблющихся своим примером, решительностью, довести борьбу до победы, ибо «только наша победа в восстании, — писал Ленин, — положит конец измучившим народ колебаниям, этой самой мучительной вещи на свете»
[1166].
Тот факт, что столичный пролетариат и гарнизон за большевиков — никто не оспаривал. Но это не означало, что правительство и Ставка не могут собрать из «меньшинства» боеспособный кулак тех же фронтовых ударных частей и обрушить его на Петроград. И если «сегодня вечером, сегодня ночью» наша победа обеспечена, считал Ленин, то завтра «можно потерять все!!» Тогда уже речь будет идти не о соблюдении демократических процедур и даже не о съезде Советов. «Цена взятия власти тотчас: защита народа (не съезда, а народа, армии и крестьян в первую голову) от корниловского правительства…» Так ставил вопрос Владимир Ильич
[1167].
И в той же комнате, куда с полуночи приходили, расходились и вновь собирались цекисты, Ленин открыл заседание ЦК большевиков. Его наиболее полный анализ был дан Евгением Алексеевичем Луцким. Он считает, что «состав участников менялся: в зависимости от разных обстоятельств, связанных с вооруженным восстанием, некоторые члены ЦК уходили с заседания, другие приходили». Протокол не велся
[1168].
«Центральный Комитет партии (большевиков), — вспоминал Милютин в 1924 году, — заседал в маленькой комнатке № 36 на первом этаже Смольного. Посреди комнаты — стол, вокруг — несколько стульев, на пол сброшено чье-то пальто… В углу прямо на полу лежит товарищ Берзин… ему нездоровится. В комнате исключительно члены ЦК, т. е. Ленин, Троцкий, Сталин, Смилга, Каменев, Зиновьев и я… Время от времени стук в дверь: поступают сообщения о ходе событий»
[1169].
Милютин запамятовал: на заседании присутствовали и представители ПК. Ольга Равич в 1927 году вспоминала: заседание «было в Смольном, на первом этаже, в комнате, носившей № 31 (или 36). За небольшим столом сидело несколько человек: Владимир Ильич, Луначарский и еще кто-то. Остальные: Троцкий, несколько членов ПК стояли или сидели на полу, так как стульев на всех не хватало»
[1170].
Важнейшим источником, освещающим ход данного заседания, являются обширные анкеты Истпарта, заполненные участниками Октябрьской революции в 1927 году. Лишь в 1957 году значительная часть этих анкет была опубликована Р.А. Лавровым, В.Т. Логиновым, В.Н. Степановым и З.Н. Тихоновой в сборнике от «От Февраля к Октябрю», а затем в журналах «Исторический архив», «Новый мир» и др. Однако другие анкеты — по действовавшим тогда цензурным условиям напечатать не удалось. Е.А. Луцкий знал их содержание, но по тем же причинам использовать не мог
[1171].
Заседание начали с информации о ходе событий. Доклад сделал Иоффе, который после решения ЦК 21 октября вошел в руководящее ядро ВРК. Он доложил о том, какие мосты заняты, какие вокзалы блокированы, какие части гарнизона и отряды Красной Гвардии подтягиваются к Зимнему дворцу, что в ближайшие часы отправятся корабли с десантом из Кронштадта, а из Гельсингфорса в 3 часа вышел в Питер эшелон с матросами…
Но выяснилось и другое: до сих пор не занят Варшавский вокзал, куда могут из Пскова доставить корниловские части с Северного фронта. Не занят Государственный банк. Не взяты под контроль телеграф, Центральная телефонная станция, и Керенский поддерживает постоянную связь со Ставкой…
И все-таки общий настрой был оптимистичным. «…Вопрос еще не решен — на нашей ли стороне победа или нет, — писал Милютин, — но соотношение сил вполне определилось — перевес на нашей стороне». Ломов еще более категоричен: «положение совершенно определилось: фактически власть находилась в наших руках».
